Элизабет Гаскелл - Жены и дочери

Отчаяние мисс Браунинг оказалось сильнее ее гнева, поэтому она ограничилась тем, что сказала:

– Феба, ты сведешь меня с ума. Рассказывай, что ты узнала от миссис Дауэс, причем хоть раз в жизни постарайся сделать это внятно и связно.

– Я и стараюсь, причем изо всех сил, рассказать тебе обо всем по порядку.

– Что ты услышала от миссис Дауэс?

– То, что Молли и мистер Престон водят дружбу, словно она – горничная, а он – садовник. То, что они встречаются в самых неподобающих местах и в самое неподходящее время… Она падает в обморок ему на руки, гуляет с ним по вечерам, они переписываются и передают друг другу послания из рук в руки… Видишь ли, сестрица, однажды я и сама была свидетелем кое-чего. Я собственными глазами видела, как она перебежала через дорогу к Гринстеду, где находился и мистер Престон, а ведь мы только что ушли оттуда… При этом Молли держала в руке письмо, которого у нее больше не было, когда она вернулась обратно, запыхавшаяся и раскрасневшаяся. Но тогда я не подумала ничего такого, а сейчас об этом говорит весь город, возмущаясь ее поведением, и люди заявляют, что теперь они должны пожениться. – Мисс Феба всхлипнула и вновь залилась слезами.

Впрочем, уже в следующее мгновение она встрепенулась, приходя в себя после хорошей оплеухи. Над нею, дрожа от гнева, возвышалась мисс Браунинг.

– Феба, если я еще раз услышу от тебя что-нибудь подобное, то сию же минуту выгоню из дома!

– Я всего лишь пересказала тебе то, о чем говорила миссис Дауэс, а ты сама спрашивала меня, что случилось, – смиренно ответствовала мисс Феба. – Салли, ты не должна была делать этого.

– Не имеет значения, что я должна была сделать, а что – нет. Не об этом надо сейчас думать. Теперь мне предстоит решить, как положить конец всем этим лживым сплетням.

– Но, Салли, они вовсе не лживые, если уж ты предпочитаешь называть их так. Боюсь, некоторые вещи имели место быть на самом деле, хотя я заявила, что не верю, когда миссис Дауэс рассказывала мне о них.

– Если я отправлюсь к миссис Дауэс и она повторит мне свой рассказ, боюсь, я залеплю ей пощечину или надеру уши, поскольку мне невыносима мысль о том, что о дочери бедной Мэри ходят такие грязные слухи, словно это нечто столь же забавное, как и свинья Джеймса Хоррокса с двумя головами, – заявила мисс Браунинг, размышляя вслух. – И всем будет только хуже. Феба, мне очень жаль, что я отвесила тебе затрещину, но я готова вновь надрать тебе уши, если ты опять начнешь рассказывать все эти вещи.

Феба присела рядом с сестрой, взяла ее высохшую руку в свои и начала поглаживать, тем самым давая понять, что принимает извинения.

– Если я захочу побеседовать об этом с Молли и девочка примется все отрицать, то можно будет подумать, будто она и впрямь такая распущенная, как о ней говорят. Нет, это никуда не годится. Миссис Гуденоу… Но она тупая ослица, даже если мне удастся переубедить ее, то она, в свою очередь, не сможет убедить более никого. Нет, миссис Дауэс, которая рассказала тебе эту историю, повторит ее мне, а я крепко стисну ладони в муфте, чтобы не вспылить и сохранить мир. А когда я выслушаю все, что там есть выслушать, то передам это дело в руки мистера Гибсона. Именно так я и поступлю. И не возражай понапрасну, Феба, потому что я не стану тебя слушать.

Мисс Браунинг отправилась к миссис Дауэс и довольно вежливо принялась наводить справки насчет тех слухов, что гуляли по Холлингфорду относительно Молли и мистера Престона. Миссис Дауэс попалась в приготовленную для нее ловушку, рассказав все реальные и вымышленные обстоятельства этой истории, даже не подозревая о том, что над головой у нее сгущаются тучи, готовые разразиться грозой, как только она закончит. Увы, она была лишена того глубокого и трепетного почтения к мисс Браунинг, кое не позволяло многим дамам Холлингфорда оправдываться, если она упрекала их в чем-либо. Миссис Дауэс решила постоять за себя, утверждая, что не солгала ни единым словом, когда живописала свежий скандал, в который, по ее словам, она не верила, в отличие от многих других. Она представила столь убедительные доказательства своей правоты, что мисс Браунинг была буквально раздавлена ими, и в самом конце оправдательной речи миссис Дауэс уже не перебивала ее и выглядела откровенно жалко.

– Что ж, – изрекла она, наконец поднимаясь со стула, – мне остается лишь сожалеть, что я дожила до этого дня. Для меня это такой же удар, как если бы я узнала о том, что в подобном поведении повинны моя собственная плоть и кровь. Полагаю, что должна извиниться перед вами, миссис Дауэс, за свои слова, но сегодня у меня не хватит на это духу. Я не должна была говорить так, как говорила, однако к нашему делу это не имеет никакого касательства, сами понимаете.

– Надеюсь, теперь вы сами видите, что я лишь повторяла то, что услышала из надежных источников, мисс Браунинг, – ответствовала миссис Дауэс.

– Дорогая моя, не стоит повторять зло, о котором вы узнали из достоверного источника, если только вы не собираетесь исправить его, рассказывая о нем, – произнесла мисс Браунинг, кладя руку на плечо миссис Дауэс. – Меня нельзя назвать добродетельной особой, но я знаю, что такое хорошо, и потому говорю вам: прислушайтесь к моему совету. А теперь, полагаю, самое время попросить у вас прощения за то, что я набросилась на вас, но, Господь свидетель, вы причинили мне сильную боль. Вы ведь простите меня, не правда ли, дорогая?

Миссис Дауэс почувствовала, как дрожит рука, лежавшая у нее на плече, и поняла, в каком смятении и душевном расстройстве пребывает мисс Браунинг, посему ей было не трудно даровать свое прощение. После этого мисс Браунинг отправилась к себе домой, едва удостоив Фебу нескольких слов, которая, впрочем, поняла, что сестра получила подтверждение своих опасений, и потому ей не требовались дополнительные объяснения, почему та почти не притронулась к обеду, отделываясь междометиями и бросая по сторонам печальные взгляды. Спустя некоторое время мисс Браунинг присела к столу и написала короткую записку. Потом она позвонила в колокольчик и велела маленькой служанке, явившейся на ее зов, доставить письмо мистеру Гибсону, а если того не случится дома, то позаботиться о том, чтобы он получил его немедленно по возвращении. После этого она вышла из комнаты и надела свой воскресный капор, и мисс Феба поняла, что сестра пригласила мистера Гибсона прийти и выслушать рассказ о слухах, напрямую касающихся его дочери. Сведения, полученные мисс Браунинг, и стоящая перед нею задача вызывали у нее глубокую озабоченность. Она не находила себе места и беспричинно злилась на мисс Фебу, а вязальные нитки с коротким и сухим треском рвались у нее в руках, когда она вздумала занять себя чем-либо. Когда же раздался стук в дверь – в хорошо всем известной и безошибочной манере доктора, – мисс Браунинг сняла очки и уронила их на ковер, отчего они разбились. После этого она попросила мисс Фебу покинуть комнату, словно та обладала дурным глазом и могла принести несчастье. Ей очень хотелось выглядеть естественной, но она тут же с отчаянием сообразила, что не помнит, как обычно принимала доктора – сидя или стоя.

– Итак! – жизнерадостно провозгласил мистер Гибсон, переступая порог. – Что у нас стряслось? – И, потирая озябшие руки, направился к огню. – Полагаю, что-то с Фебой. Надеюсь, у нее вновь не случился приступ судорог? Впрочем, это легко поправить целебной дозой.

– Ах! Мистер Гибсон, как бы мне хотелось, чтобы это действительно была Феба или даже я! – ответствовала мисс Браунинг, дрожа всем телом.

Заметив ее волнение, он терпеливо присел рядом и по-дружески взял ее за руку.

– Не спешите, успокойтесь. Полагаю, на самом деле все не так плохо, как вам представляется. Впрочем, посмотрим. В этом мире, как бы мы ни бранили его, полно добрых людей, готовых прийти на помощь.

– Мистер Гибсон, – начала она, – это из-за вашей Молли я так расстроена. Все вышло наружу, и да поможет теперь Господь нам обоим и бедной девочке тоже, потому что я уверена, что ее сбили с пути истинного, поскольку по собственной воле она бы не сделала ничего дурного!

– Молли! – воскликнул он, отказываясь верить ее словам. – Что же такого сделала или сказала моя малышка Молли?

– Ах! Мистер Гибсон, я даже не знаю, как сказать вам. Я бы никогда не посмела и помыслить об этом, если бы меня не убедили в обратном, причем против моего желания.

– По крайней мере позвольте мне выслушать то, что услышали вы, – сказал он, кладя локоть на стол и прикрывая глаза рукой. – Не то что бы я боялся того, что вы могли услышать о моей девочке, – продолжал он. – Вот только в этом рассаднике сплетен всегда лучше знать, о чем говорят люди.

– Говорят… Ах! Как мне рассказать вам об этом?

– Продолжайте же, прошу вас! – сказал он, убирая руку, и глаза его сверкнули. – Я все равно не поверю, так что ничего не бойтесь!

– Боюсь, вам придется в это поверить. Я бы тоже не поверила, будь на то моя воля. Она вступила в тайную переписку с мистером Престоном!