Старше на одно лето - Зеин Жунусбекович Шашкин

и сосредоточенный Есен, С блокнотом в руках поднялась на площадку Ольга.

— Ну, начинай!

— Ольга будет вести хронометраж! — сказал я.— Санька и Жаппас загружать печь! Есен управлять мульдой! У прибора — я. На-ча-ли!

Если говорить так, как пишут в газетах, то мирный бой за сталь шел беспрерывно восемь часов. Все полу­чалось как надо. Я метался от одной печи к другой. Кри

чал на Жаппаса, который и так из кожи лез, чтобы за­гладить свою вину, подбадривал Саньку, шутил с Есе- ном. Мы закончили горячий ремонт печи и успели выплавить сталь за смену — все это заняло меньше вре­мени, чем положено. Так мы выиграли драгоценные ми­нуты.

— Сорок пять минут уже в запасе! — закричала Оль­га, размахивая часами.

Когда подбежал Айдаргалиев; мы уже заканчивали разливку.

Яркое пламя озарило весь цех разноцветными бли­ками. Ослепительно белый ручей стали бежал по желобу и, разбрызгивая искры, разливался по ковшам.

Из всей работы я больше всего люблю момент раз­ливки. Словно мы разливаем по черным ковшам солнце и отсветы его озаряют наши лица.

Лейся, лейся, сталь—мой пот, моя кровь, мое сча­стье! Завтра ты вернешься в наши дома телевизорами и холодильниками, чайниками и кастрюлями.

Льется сталь — мой пот, моя кровь, мое счастье! Завтра она повезет нас в Москву на «Ил-18».

Льется сталь — мой пот, моя кровь, мое счастье! Завтра она будет беречь мой покой континентальной ра­кетой, полетит спутником, понесет на себе к Луне че­ловека.

Айдаргалиев раскрыл широко объятия и хотел меня поцеловать, но я нагнулся и поднял кочергу. Тогда на­чальник цеха поцеловал ничего не ожидавшего Саньку. И Санька вытер место поцелуя черным от сажи рукавом брезентовой робы. А Айдаргалиев смеялся и говорил:

— Мы спасены, ребята! Мы теперь им всем докажем!

Наш рекорд привел многих в недоумение. Над нами перестали подсмеиваться, приходили к нам в цех и смот­рели на нашу работу. В таких случаях Санька говорил:

— Пожалуйста, учитесь. Мы с дорогой душой. У нас секретов нет, мы же не капиталисты какие-нибудь...

В воскресенье вечером меня позвал к себе Антон Иванович. Я надел новый костюм, темно-синий, модный, белую рубашку, нейлоновый галстук и пошел к дирек­тору.

Старик мой лежал на спине, и я бы не сказал-, что вид у него был жалкий. Даже наоборот. Он смотрел ве­село и чуть насмешливо.

— Ну, спасибо тебе, парень,— негромко сказал он.— Я знал, что ты умеешь дорожить честью!

Антон Иванович прикрыл глаза и вздохнул.

— Да вы не волнуйтесь,— сказал я.

— Нет, нет... Я думаю, что человек всегда так — что посеет, то и пожнет. Я не считаю себя хорошим садовни­ком. Я простой труженик, но мне приятно сознавать, что вот такие парни, как ты, работают на нашем заводе...

— Антон Иванович, может быть, поговорим потом, а то Ольга ругаться будет...

— Нет,— твердо сказал Антон Иванович.— Давай поговорим... Я в жизни сделал две ошибки. Первая моя ошибка — Ольга. Ты знаешь, что она мне не родная дочь?

И тут я вдруг, и сам не знаю как и почему, понял все. Так вот что значит тот разговор, пронеслось у меня в голове. Его намеки. Его появление у кровати больного: вот что все это значит.

— Хисаныч? — спросил я.

Раскрылась дверь, и вошла Ольга. За ней, ступая на цыпочках, появился Айдаргалиев. Он остановился в но­гах и, улыбнувшись, слегка поклонился.

— Вот этот приятный молодой человек — моя вторая ошибка! — нахмурился Антон Иванович.— Я делал на него ставку. Думал, что он заменит меня, а он...

Антон Иванович закрыл глаза и болезненно смор­щился. Ольга махнула нам рукой на дверь, и мы вышли.

Айдаргалиев, белый, заложив руки за спину, вышаги­вал из угла в угол. Он, наверное, хотел дождаться Ольгу и поговорить с ней. Мне теперь это было не страшно, Я кивнул ему и вышел на улицу.

Стоял теплый вечер. С озера на город наплывал ту­ман. Я пришел домой и застал Хисаныча. Он сидел на кушетке, зажав сигарету в руках, курил. Мама возилась на кухне.

— Вы что, меня ждете? — насмешливо спросил я.

— Тебя,— ласково ответил Хисаныч.— Есть разго­вор! Слушай, джигит, не сегодня-завтра директор отпра­вится в лучший мир. Ольга останется одна. А я тебе давно хотел сказать, что Ольга — это...

Тут я спокойно взял его за шиворот, слегка припод­нял и тряхнул. Потом вынес на лестницу, поставил на ступеньки и «ласково» сказал:

— Если ты, черт, шайтан, мухомор, не исчезнешь из нашего города, пеняй тогда на себя! Слышишь? А сей­час— бегом...— и я слегка шлепнул его ладонью по спине. Хисаныч вздрогнул, ожидая удара, потом скатил­ся с лестницы.

Стало совсем темно, но звезд в туманном небе не бы­ло видно. Только у горизонта дрожала яркая белая точ­ка. Она одна пробивала завесу тумана. «Что это за звез­да? — никак не мог вспомнить я и вдруг засмеялся.— Это же зажгли электрическую звездочку на моей домне! Так вот что это была за звезда, самая яркая, самая светлая, путеводная звезда моей жизни...»

Что-то медленно опускалось мимо моего лица на землю. Я подставил ладонь и поймал лист тополя. Он был уже сухой и желтый.

«Вот и еще лето прошло,— подумал я.— Вот и еще на одно лето я стал старше».

Содержание

Старше на одно лето

Старше на одно лето