В гостях у турок. Под южными небесами - Николай Александрович Лейкин

одну улицу, другую – пусто. Кой-где виднеется пешеход, редко два. Женщин еще того меньше. Прошел офицер в серо-синем пальто и такой же шапочке-скуфейке, гремя кавалерийской саблей, – совсем австриец, и даже монокль в глазу на излюбленный австрийский кавалерийский манер. Он посмотрел на Глафиру Семеновну и улыбнулся.

– Чего он зубы скалит? – спросила та мужа.

– Душечка, у тебя уж крылья очень велики на новой шляпке – вот он, должно быть…

– Да ведь это последний фасон из Вены.

– Все-таки велики. Ты знаешь, в карету ты и не влезла в этой шляпке. Ведь каланча какая-то с крыльями и флагами у тебя на голове.

– Выдумайте еще что-нибудь!

Въехали в улицу с магазинами в домах. На окнах – материи, ковры, шляпки, мужские шляпы и готовое платье, но ни входящих, ни выходящих из лавок не видать. Прошла через улицу баба, совсем наша русская баба в ситцевом платке на голове и в ситцевом кубовом платье. Она несла на плече палку, а на концах палки были глиняные кувшины с узкими горлами, привязанные на веревках. Прошел взвод солдат, попался один-единственный экипаж, еще более убогий, чем тот, в котором сидели супруги.

– Вот тебе и маленькая Вена! Очень похожа! – иронически восклицала Глафира Семеновна. – Где же наконец дамы-то? Мы еще не видели ни одной порядочной дамы.

– А вон наверху в окне дама подол у юбки вытряхает, – указал Николай Иванович.

Действительно, во втором этаже выбеленного известкой каменного дома стояла у окна, очевидно, «собарица» и вытрясала выставленный на улицу пыльный подол женского платья. Немного подальше другая такая же «собарица» вывешивала за окно детский тюфяк с большим мокрым пятном посредине.

Выехали на бульвар. Стали попадаться дома с лепной отделкой и выкрашенные не в одну только белую краску. Здания стали выше. Прошмыгнул вагон электрической конки, но наполовину пустой.

– Какая это улица? Как она называется? – спросил Николай Иванович у извозчика.

– Княже Михаила, а тамо Теразия улица… – отвечал извозчик, указывая на продолжение улицы.

Улица эта со своими зданиями действительно смахивала немножко на Вену в миниатюре, если не обращать внимания на малолюдность, и Глафира Семеновна сказала:

– Вот эту-то местность, должно быть, наш сербский брюнет и называл маленькой Веной.

Показалась площадь с большим зданием.

– Университет, – указал извозчик.

Ехали далее. Показалось двухэтажное красивое здание с тремя куполами, стояли будки и ходили часовые.

– Кралев конак, – отрекомендовал опять извозчик.

– Конак – это дворец! Королевский дворец, – пояснил жене Николай Иванович и спросил возницу: – Здесь и живет король?

– Не… Овзде краль[35]. Малы конак, – указал он на другое здание, рядом.

– Вот видишь, у них два дворца – большой и малый. Король живет в малом, – сказал Николай Иванович и указал на следующее здание, спросив возницу: – А это что?

– Кролевско министерство, – был ответ.

– Дама, дама идет! Даже две дамы! – воскликнула Глафира Семеновна, указывая на идущих им навстречу дам. – Ну, вот посмотри на них. Разве у них перья на шляпках ниже моих? – спросила она.

– Да, тоже двухэтажные, но у тебя все-таки выше. У тебя какой-то мезонин еще сверху.

– Дурак, – обиделась Глафира Семеновна. – Не понимаешь женских мод. Слушайте, извозчик, свезите нас теперь посмотреть Дунай. Понимаете: река Дунай. Так по-вашему она зовется, что ли? – обратилась она к вознице.

– Есте, есте. Найприе треба твердыня пазити[36], – отвечал тот.

– Ну, твердыню так твердыню, – сказал Николай Иванович, поняв, что «твердыня» – крепость, и прибавил: – Слова-то у них… Только вдуматься надо – и сейчас поймешь…

Возница погнал лошадей. Экипаж понесся в гору и опять стал спускаться. Стали попадаться совсем развалившиеся домишки, иногда просто мазанки. У некоторых домишек прямо не хватало сбоку одной стены, то там, то сям попадались заколоченные досками окна. В более сносных домишках были кофейни с вывесками, гласящими: «Кафана». Над дверями висели колбасы, попадались цирульни, в отворенные двери которых были видны цирульники, бреющие подбородки черноусых субъектов. Народу стало попадаться по пути больше, но все это был простой народ в опанках и бараньих шапках, бабы в ситцевых платках. То там, то сям мелькали лавчонки ремесленников, тут же, на порогах своих лавчонок, занимающихся своим ремеслом. Вот на ржавой вывеске изображены ножницы и надпись «Терзия» (т. е. портной), а на пороге сидит портной и ковыряет иглой какую-то материю. Далее слесарь подпиливает какой-то крюк.

– Стари турски град, – отрекомендовал возница местность.

– Старый турецкий город, – пояснил Николай Иванович жене.

– Понимаю, понимаю. Неужто уж ты думаешь, что я меньше твоего понимаю по-сербски, – отвечала та, сморщила нос и прибавила: – А только и вонища же здесь!

Действительно, на улице была грязь непролазная и благоухала как помойная яма.

XIII

– Има мнози турки здесь? – спрашивал Николай Иванович возницу, ломая язык и думая, что он говорит по-сербски.

– Мало, господине. Свагдзе[37] србски народ. Стари туркски град.

– Теперь мало турок. Это старый турецкий город, – опять пояснил жене Николай Иванович.

– Пожалуйста, не объясняй. Все понимаю, – отвечала та. – Вот еще какой профессор сербского языка выискался!

Начали снова подниматься в гору. Поперек стояла крепостная стена, начинающая уже сильно разрушаться. Проехали ворота с турецкой надписью над ними, оставшейся еще от прежнего турецкого владычества. Стали появляться солдаты, мелкие, плохо выправленные. Они с любопытством смотрели на экипаж, очевидно бывающий здесь редким гостем. Опять полуразрушенные стены, небольшой домик с гауптвахтой. На крепостных стенах виднелось еще кое-где забытое изображение луны. Опять проехали крепостные ворота. Около стен везде валяется щебень. А вот овраг и свалка мусору. Виднеются черепки битой посуды, куски жести, изломанные коробки из-под чего-то, тряпки, стоптанный башмак. Дорога шла в гору террасами. Наконец открылся великолепный вид на две реки.

– Сава… Дунай… – указал возница на впадающую в Дунай Саву.

– «На Саву, на Драву, на синий Дунай», – сказал Николай Иванович и прибавил: – Это в какой-то песне поется.

– Кажется, ты сам сочинил эту песню, – усумнилась Глафира Семеновна.

– Ну вот… Почему же мне река Драва-то вспомнилась?

– В географии учил.

На Дунае и на Саве виднелись мачтовые суда и пароходы, стоявшие на якорях, но движения на них и около них по случаю ранней еще весны заметно не было.

Стали подниматься еще выше. Показались казармы, затем еще здание.

– Госпиталь, – пояснил возница. – Ключ, кладенац[38], – указал он на третье облупившееся и обсыпавшееся зданьице.

Проехали еще. Стояла часовня.

– Русьица црква… – сказал опять возница.

– Как русская? – воскликнул Николай Иванович. – Глаша! Русская церковь. Зайдем посмотреть?

Но Глафира Семеновна ничего не ответила. Ей не нравилось, что муж по-прежнему продолжает переводить сербские слова.

На пути была башня «Небойся». Возница и на нее указал,