Дорога на Уиган-Пирс - Джордж Оруэлл

фашистском бруствере сверкнул огонь и раздался выстрел. Наконец-то часовой заметил нас. Удерживая равновесие на одном колене, Хорхе размахнулся, как боулер, бросающий мяч. Бах! Граната разорвалась где-то над бруствером. И сразу, быстрее, чем можно было ожидать, из фашистских траншей загрохотали десять или двенадцать винтовок. Выходит, они нас ждали. При огненных вспышках стали видны защитные мешки с песком. Отставшие бойцы тоже бросали гранаты, но некоторые разрывались, не долетев до бруствера. Казалось, все амбразуры извергают потоки огня. Отвратительно вести бой в темноте – кажется, что каждая вспышка, предшествующая выстрелу, предназначена для тебя. Но хуже всего гранаты. Трудно представить весь ужас этого зрелища, если не видеть, как она взрывается близко от тебя в темноте. Днем ты слышишь только взрыв, а ночью его предваряет слепящая огненная вспышка. При первом же залпе я бросился на землю. Лежа на боку в грязной жиже, я отчаянно боролся с чекой гранаты. Эта чертова чека не поддавалась. Наконец я понял, что тяну не в ту сторону. Выдернув чеку, встал на колени, бросил гранату и тут же снова упал на землю. Граната полетела вправо, не долетев до бруствера: страх помешал мне лучше прицелиться. В этот момент другая граната разорвалась прямо передо мной – я даже почувствовал жар от взрыва. Вжавшись в землю, я так плотно уткнулся лицом в глину, что повредил шею и решил, что ранен. Сквозь нестихающий гул я услышал, как кто-то позади тихо сказал по-английски: «Я ранен». Граната действительно ранила несколько человек, не задев меня. Встав на колени, я швырнул вторую гранату, но даже не помню, куда она попала.

Фашисты стреляли, наши – те, что были позади, – стреляли тоже, и я понимал, что оказался меж двух огней. Почувствовав рядом с ухом ударную волну, я осознал, что стреляют прямо из-за моей спины. Я приподнялся и заорал:

– Не стреляй в меня, чертов олух! – В этот момент я увидел, что Бенджамин, находившийся справа от меня в десяти-пятнадцати метрах, делает знак, чтобы я подошел. Я побежал к нему. Бежал я мимо извергающих огонь амбразур, прикрывая левой рукой щеку. Ничего не могло быть глупее – разве рукой сохранишься от пули? Но я чертовски боялся ранения в лицо. Стоя на одном колене, Бенджамин с довольным, озорным выражением лица, тщательно целясь, стрелял из автомата по ружейным вспышкам. Хорхе ранили с первого выстрела, и я не видел, где он лежал. Я опустился на колени рядом с Бенджамином, выдернул чеку из третьей гранаты и со всей силой швырнул ее. Ого! На этот раз сомнений не было. Граната разорвалась внутри бруствера, как раз у пулеметного гнезда.

Неожиданно огонь со стороны фашистов ослабел. Бенджамин мигом вскочил на ноги и закричал: «Вперед! В атаку!» Мы бросились вверх по крутой, но невысокой горке, прямо к брустверу. Я сказал «бросились», но точнее было бы – «заковыляли»: нельзя передвигаться быстро, когда ты промок, с головы до ног в грязи и еще тащишь тяжелое ружье, штык и 150 патронов. Я не сомневался, что на бруствере меня поджидает фашист. С такого расстояния промахнуться нельзя, и всё же почему-то мне казалось, что стрелять он не станет, а пойдет на меня со штыком. Я представлял, как скрещиваются наши штыки, и гадал, чья рука окажется сильнее. Однако наверху никакой фашист меня не ждал. Со смутным чувством облегчения я обнаружил, что бруствер невысокий, а мешки с песком дают хорошую опору для ног. Обычно перелезть через них бывает трудно. Внутри всё было разнесено, повсюду валялись расщепленные балки и большие куски уралита. Наши гранаты уничтожили все постройки и блиндажи. И ни одной души вокруг. Я подумал, что солдаты прячутся где-то под землей, и закричал по-английски (в тот момент я позабыл все испанские слова): «А ну, вылезайте! Сдавайтесь!». В ответ – молчание. Потом еле различимая в неясном свете фигура перепрыгнула через крышу одного из снесенных строений и метнулась влево. Я бросился вслед, тыкая без всякой пользы штыком куда попало в темноте. За углом разрушенной постройки я увидел мужчину – не знаю, того ли, что и раньше, или другого. Он бежал по траншее, ведущей к следующей «позиции» фашистов. Расстояние между нами было небольшое, так как я хорошо его видел. Он был с непокрытой головой, и, казалось, на нем вообще ничего не было, кроме одеяла, наброшенного на плечи. Если бы я выстрелил, то разнес бы его в клочья. Но нам приказали биться в бруствере только штыками – из страха, что мы перестреляем друг друга. Да я и не думал стрелять. Я вдруг вспомнил события двадцатилетней давности, когда школьный учитель физкультуры показал мне на уроке по боксу, как он в битве при Дарданеллах[245] заколол турка. Пантомима получилась очень живописной. Ухватившись за малый приклад, я прицелился мужчине в спину. Он ускользнул. Еще один выпад – и опять не достал. Некоторое время мы так и бежали: он вдоль траншеи, а я поверху, подгоняя его штыком в спину, но по-настоящему не доставая. Сейчас мне смешно об этом вспоминать, но, думаю, тогда ему было не до смеха.

Он лучше меня разбирался в местных условиях, и вскоре я его упустил. Вернувшись, я увидел, что вся «позиция» заполнена восторженно орущими людьми. Шум выстрелов ослабел. Фашисты, правда, продолжали упорно обстреливать нас с трех сторон, но теперь уже с большего расстояния.

На какое-то время мы их прогнали. Помнится, я произнес пророческую фразу: «Полчаса нам удастся здесь продержаться – не больше». Не знаю, почему я назвал именно «полчаса». Глядя по правую руку от бруствера, можно было видеть множество зеленоватых ружейных вспышек, пронзающих темноту, но они были далеко: в ста или даже двухстах метрах от нас. Теперь предстояло обшарить «позицию» и забрать всё, что того стоило. Бенджамин и еще несколько солдат уже рылись в развалинах «большой хижины» блиндажа в центре «позиции». Через развороченную крышу возбужденный Бенджамин с усилием вытянул за веревочную ручку ящик с боеприпасами.

– Товарищи! Патроны! Много патронов!

– Не нужны нам патроны! – раздался чей-то голос. – Нам нужны винтовки.

Так оно и было. Половину наших винтовок залепила грязь, они не действовали. Можно было их почистить, но вытаскивать затвор в темноте опасно – вдруг затеряется? У меня был с собой маленький электрический фонарик, который удалось купить моей жене в Барселоне, иначе мы не смогли бы ориентироваться в темноте. Несколько человек с рабочими винтовками вели беспорядочную стрельбу по далеким вспышкам. Никто, однако, не осмеливался вести беглый огонь: даже