Кащеева цепь - Михаил Михайлович Пришвин

там, наверху. «И почему бы, – думал он, – теперь не спросить их всех сразу обо всем, они все хорошие, и сам Бешеный барин катает шарики, как маленький».

«Спрошу! – решил Курымушка. – Может быть, и это будет открытие».

Уже хотел спросить про царя, почему он, не как все люди, рождается сразу большой, с бородой, про тайну Ивана, почему он вы-ли-тый Александр Михалыч, и про все, но раньше его мать свое начала:

– Я думаю завести четвертый клин с клевером и тимофеевкой, хочу посоветоваться с Данкевичем.

– Что же, посоветуйтесь, – сказал Александр Михалыч, – у него хозяйство образцовое. Он только что вернулся из Петербурга.

– Представлялся царю?

– Я его вчера видел, он в восторге от царя: «Лицо русское, борода широкая».

Все опять замолчали. Дунечка упорно смотрела в тарелку, мать стеснялась Дунечки. Маше тоже отчего-то было неловко. А Курымушка решил окончательно: «Спрошу! И, может, опять это будет открытие». Какой-то крючок соскочил, и звонко спросил он при общем молчании:

– Царя убили, и он сразу родился с бородой, – как это может быть?

Вышло второе большое открытие: все, даже Дунечка, долго смеялись, и Александр Михалыч наконец объяснил:

– Царь рождается, как и все, маленьким и растет наследником, а потом, когда царь умирает, наследник прямо же становится на его место и делается царем.

– А если так, – спросил Курымушка, – если царь всегда, непременно рождается, то зачем же его убивают?

Тогда вдруг что-то злое стало в лице Александра Михалыча, он посмотрел на Дунечку и сказал:

– Ты, мальчик, лучше спроси об этом свою тетю, она в этом больше меня понимает.

Дунечка вся вспыхнула. Все глухо замолкли. Открытие было какое-то ужасное. Но Курымушка уже был высоко, он хотел делать все новые и новые открытия и спросил про тайну вы-ли-тых.

– Бог сотворил Адама на земле?

– Ну, хорошо, сотворил.

– И велел землю пахать?

– Велел.

– Почему же он земли не дал?

– Вот ты какой! – удивился Александр Михалыч. – Неужели это ты сам догадался?

– Я не умею догадываться, – ответил Курымушка, – мне это Иван сказал.

– Тебе это Иван сказал?

– Иван, а про Ивана почему-то все говорят: вылитый Александр Михалыч.

Тогда случилось, как бывает часто во сне: по стеклянному полу в большом зале идет Курымушка, по сторонам много людей, смотрят на него, как он пройдет, а пол стеклянный вдруг наклоняется, и – «ай-ай-ай!» – он катится торчмя головой и куда-то «бух!» – просыпается.

Пол наклонился, Курымушка полетел и видит, как моргает ему мать черными глазами, как махала ему белой салфеткой, слышал, как сказал Александр Михалыч: «Рано тебе за столом разговаривать, ты еще дурак!» Все встали, благодарили мать за ужин, и ему строго велели: «Ступай спать».

Тихий гость

Велика эта ночь вышла Курымушке, уснуть не мог и все думал, будто это он что-то неловко тронул, сорвался с цепи Кащей и теперь всех закует своей цепью, и с Марьей Моревной теперь простись навсегда. В приоткрытой двери маминой комнаты светится лампада, и долго слышится оттуда, как Дунечка плачет и шепчется с матерью.

– В письме так и сказано: «работать неопределенное время на легальном положении». Это значит – всю жизнь в этой тьме, в глуши.

– Милая, поезжай в город.

– В городе таких, как я, много.

– Ну, не плачь, не плачь, привыкнешь, обойдется. Что же делать? Вот я работаю на банк, и, видишь, совершенно одна.

– Вы все-таки любили.

– Что ты! Как я любила? Помню, вывели меня к нему, посадили на зеленый диван, и увидела я черную бороду – вот и все.

– А потом?

– Я не скоро к этому привыкла, и тебе не это нужно – не это любовь.

– Не говорите так, у вас есть дети, мне и того не достанется.

– Полюбишь чужих детей, как своих.

– Полюблю, я знаю, но все это «не то».

«Бедная, бедная, – шепчет Курымушка, – всех вас опутал Кащей своей цепью, но как быть? Ведь это я виноват, это я выпустил Кащея. Как быть? Надо покаяться, – решил он, – во всем покаяться Марье Моревне, все ей сказать, и тогда будет опять хорошо, а главное, нужно открыть заговор на нее. Как бы ей это открыть? Разве пробраться к ней в спальню, «в маленькую комнату», разбудить? Она все поймет. Но как пробраться туда через мамину комнату, по коридору, и как дождаться, пока все уснут?»

«Надо, надо!» – решил он, и с этой минуты началось ему это «надо» на всю долгую ночь.

Долго шепчутся мать с Дунечкой. Курымушка нарочно не закрывает глаз и видит голубой снег, по снегу идет он к дереву и там у дерева долго стоит. Дед Мороз спрашивает: «Тепло ли тебе, Курымушка?» – «Очень тепло!» – отвечает он Морозу, а со стороны голос: «Надо, надо!»

– Слышите? – спрашивает Дунечка. – Слышите?

– Кажется, плачет. Надо посмотреть. Вот всегда так дети при гостях нервничают, – что он сегодня разделывал!

– Ужас! Всегда один, вот нехорошо: в одиночку у детей складывается все особенно.

– Спишь? – тихонько спрашивает мать. Курымушка нарочно сопит.

– Спит!

И обычное: рука на голове.

– Кажется, есть жарок, но это нервное, в другой раз непременно буду раньше укладывать. Давай-ка и сами ложиться, очень уж поздно.

Пока они раздевались и укладывались, Курымушка все боролся со сном; ему представилось, будто он машет ладонями по воздуху, как крыльями, и поднимается, пробуя еще раз – выше поднимается, к самому потолку в зале, всю залу у самого потолка облетает, как муха. Он заявляет об этом открытии всем, и множество народу собирается на двор посмотреть, как полетит Курымушка. Вот он выходит, машет ладонями, разбегается, опять машет, но земля, как магнитом, держит его ноги, и все хохочут, ругаются: «Вот собрались, дурака-то мальчишку послушались!» Но когда все разошлись, он попробовал и опять поднимается, и все выше и выше. Так ужасно его мучит, что нельзя им показать свое открытие. Было бы так хорошо всем летать.

– Опять плачет, слышишь? – говорит Дунечка.

– Не дать ли ему брому? – спрашивает мать.

– Нет, подождите, – кажется, опять спит. Курымушка нарочно сильно сопит, но глаз больше не закрывает и опять видит белую поляну, спящая красавица Марья Моревна лежит под сосной, Иван-царевич подходит к ней, и надо ему разбудить Марью Моревну, а не знает, как тронуть ее, и чтобы не испугалась, так и стоит и стоит Иван-царевич возле спящей красавицы, вот-вот и сам заснет. Вдруг как из пушки ударило: «Надо, надо!»

Курымушка проснулся, и так ему стало невозможно и трудно сделать задуманное, ему кажется верным делом спать, и задуманное, как страшный сон, прошло и не надо.

«Нет, надо!» – опять вспомнил он