В гостях у турок. Под южными небесами - Николай Александрович Лейкин

– Я, матушка, с восторгом… Я всегда на такие представления с восторгом! – откликнулся муж. – Где что особенное, я с превеликим удовольствием… О таком представлении всегда приятно рассказать знакомым, когда вернешься в Россию.

– Ну вот и отлично. И я с вами поеду, – проговорил доктор. – Нужды нет, что я уже видел это представление в прошлое воскресенье. Поедемте, тетя… Байонна отсюда не так далеко… Всего только полчаса езды по трамваю. Завтра воскресенье. Сначала вы побываете в здешней русской церкви у обедни, потом позавтракаете – а после завтрака все соберемся у трамвая, и в путь.

Начала сдаваться и старуха Закрепина.

– Ты мне только скажи одно: убийства не будет? – спросила она доктора.

– Никакого убийства. Какое тут убийство!

– И мучить животных не будут?

– Ничего подобного. Но зато какую вы публику увидите! Если эта публика не испанская, то уж совсем испанистая. Перед началом представления кричат, стучат, торопят, чтобы начинали, подпевают оркестру, а если бык или тореадор оплошал, свистят в ключи и швыряют в них яблоками. Пойдемте, тетя.

– Да, пожалуй… – согласилась старуха. – Только уж я и песика моего с собой возьму.

Ивановы торопились домой завтракать и стали прощаться с доктором и старухой Закрепиной.

– Ну, будем знакомы, душечка. Мне тоже пора завтракать, – ласково сказала Глафире Семеновне усатая старуха. – А когда вы меня хорошенько узнаете, то увидите, что по характеру я вовсе на ведьму не похожа.

– Да полноте… Что вы… – опять сконфузилась Глафира Семеновна.

– Нет, нет… С виду я действительно злая. Вид у меня не добродушный, но я собак люблю до безумия, а кто собак любит, тот не бывает зол.

– Бросьте… Пойдем, Николай Иваныч.

– Мое почтение… – раскланялся Николай Иванович с доктором и его теткой. – Доктор, вы меня воскресили сегодня, убедив, что у меня внутри ничего нет болезненного. Считайте за мной бутылку шампанского. В Байонне выпьем.

Супруги уходили. Доктор крикнул им вслед:

– Если сегодня и завтра утром не удастся с вами встретиться, то знайте, что завтра ровно в два часа мы вас будем ждать у трамвая! Там станционный домик имеется, и можно сидеть в тени.

XXVI

Было воскресенье. Супруги Ивановы выходили из русской церкви после обедни и поразились тем количеством французских нищих, которых они встретили на паперти и около паперти на авеню, идущем мимо церкви. Тут были хромые, слепые, безрукие. Вдовы-старухи с подвязанными скулами совали Ивановым в руки замасленные свидетельства о бедности. Мужчины на костылях протягивали к ним створки раковин, побрякивая лежащими на них медяками. И здешние папертные нищие, так же как на Плаже, были прилично одетые. Один безногий молодой человек, очень красивый, был даже в красном галстуке шарфом, молодая девушка-блондинка, приведшая слепую старуху, имела на груди и в волосах по розе, очень кокетливо приколотых. Дамы, выходившие из церкви, очень усердно наделяли нищих медными монетами.

– Сколько русских-то было в церкви! – говорила мужу Глафира Семеновна. – Я никогда не могла себе представить, чтоб здесь была такая большая русская колония.

– Еще бы… А сколько денег на блюдо-то клали! Московский фабрикант сто франков положил. Я сам видел, как он положил стофранковый билет, когда староста с блюдом шел. Оглотков дал золотой. Мадам Оглоткова – тоже.

– А какие костюмы-то! Вот куда одеваются. Хорошо, что я светлое шелковое платье надела и большую шляпку, – продолжала Глафира Семеновна. – Моя шляпка положительно произвела эффект. Даже длинноносая графиня на нее загляделась.

– Шляпка двухспальная по своей величине, что говорить! – отвечал супруг.

Перед церковью, на тротуаре, остановились мужчины и дамы, вышедшие после обедни и отыскивающие своих знакомых. Когда супруги проходили мимо этой шеренги, их окликнул доктор Потрашов.

– Едем сегодня в Байонну? – спросил он.

– Едем, едем. А где ваша тетушка? Ее не было видно в церкви, – спросила Глафира Семеновна.

– Вообразите, не пошла. Говорит, что собаку не на кого оставить. Хотела поручить горничной коридорной, но собака укусила горничную.

– Как же она в Байонну-то поедет?

– Вместе с собакой.

– Но ведь надо быть в цирке.

– О, она и в цирке будет держать ее на коленях. Вы не знаете, какая это собачница! У ней, кроме этой собаки, еще пять собак в Москве осталось, – рассказывал доктор.

Часа через два супруги Ивановы снова встретились с доктором у трамвая. Доктор был с теткою, а тетка с собакой. Они уже ожидали супругов Ивановых и сидели в деревянной буточке, выстроенной для укрытия публики от дождя и солнца. Поезд трамвая еще не приходил. Николай Иванович закурил папироску и стал рассматривать деревянные стены буточки, испещренные карандашными надписями. Вдруг он воскликнул:

– Балбесов! Мишка Балбесов был здесь в Биаррице.

– Кто такой? – спросил доктор.

– Михаил Иваныч Балбесов. Мусорный подрядчик. Подрядчик по очистке мусора и снега в Петербурге. Вот его подпись: Мишель Балбесов. Какова цивилизация-то! Мусорщики русские по Биаррицам ездят. Надо расписаться и мне. Без этого нельзя. Пускай знают, что и мы были.

Он вынул из кармана карандаш и начертал на стене:

«Николай Иванов с супругой из Петербурга».

– На Везувии расписывались, в Помпее расписывались, в Ватикане расписывались, так как же в Биаррице-то нигде не расписаться! – продолжал он.

– Везувий или железнодорожная будка! – попробовала заметить жена.

– Плевать! Пускай нас и на Везувии, и на Атлантическом океане знают.

Но вот подошли вагоны трамвая, вернувшиеся из Байонны, и публика стала садиться в них. Вагоны были открытые и закрытые. Около них бродили девочки-цветочницы и продавали букетики фиалок, белой и красной гвоздики. Они так упрашивали поддержать их коммерцию, что на просьбы их нельзя было не согласиться. Супруги Ивановы и доктор с теткой, севшие в открытом вагоне, чтоб видеть дорожные виды, мимо которых придется проезжать, также украсились цветами. Мужчины взяли красные гвоздики в петлички, а дамы букетики фиалок, причем тетка Потрашова, мадам Закрепина, взяла два букетика, один из них прикрепила к ошейнику собачонки, говоря:

– О, эта собака также с развитым вкусом. Вы не поверите, как он любит цветы! Он не только нюхает их, но и ест. Да вот вам… Бобик… Возьми…

Старуха Закрепина протянула своему песику фиалку. Он понюхал и тотчас же сжевал их. Старуха продолжала:

– Вы знаете, он вегетарианец. Как это ни странно вам покажется, но от мяса он отворачивается и положительно любит яблоки, груши и сливы. Надо вам сказать, что на Святках я делаю моим собакам елку. Такую же елку, какую делают детям. Украшаю ее свечами, фонариками, конфектами, пряниками и говядиной. Сырой говядиной, которую я привешиваю маленькими кусочками к елке. И