Пожиратель душ. Об ангелах, демонах и потусторонних кошмарах - Генри Каттнер

конечно же, у Вандерхофа не было характера. Столько лет подчинения злобному Уокеру кого угодно лишат собственного мнения. Тиму с его привычкой поддакивать требовался только катализатор, чтобы завершить давно протекавшую химическую реакцию.

– Ты хамелеон, – выразительно повторил Уокер, с презрением глядя на Вандерхофа.

И в тот же момент мистер Тим Вандерхоф стал хамелеоном.

Не в смысле – ящерицей, конечно. Метаморфоза произошла незаметно. Привыкший за многие годы перенимать чужие черты, Вандерхоф был поразительно восприимчив. Но все, на что его хватило, – это самовольно занять свободное кресло напротив босса.

Уокер хмуро смотрел на него, подбирая слова.

Вандерхоф уставился на него, тоже нахмурился и промолчал.

Уокер поднял ручищу и обвиняюще ткнул пальцем в Вандерхофа.

Рука Вандерхофа, далеко не такая массивная, в точности повторила жест.

Уокер покраснел. И Вандерхоф тоже.

Тогда президент «Свелт шоп» с грацией гориллы поднялся с кресла и прорычал:

– Издеваешься надо мной?!

Но сразу осекся, изумленный, потому что Вандерхоф встал и сказал то же самое.

– Ты… ты… ты… – Уокер побагровел.

Вандерхоф догадался, что сейчас произойдет. Еле-еле собрав воедино остатки воли, он отчаянно взмолился:

– Н-не продолжайте! П-пожалуйста…

– Ты хамелеон! – прогремел С. Хортон Уокер.

– Ты хамелеон! – прогремел Вандерхоф.

Уокер не мог снести столь откровенное, столь наглое издевательство. В его лице дрожал каждый мускул.

– Ты уволен! – заявил он. – Что ты сказал?! То есть как это – я уволен? Перестань подражать мне, тупой клоун. Не называй меня тупым клоуном! Рррххх!..

– Рррххх! – закончил Вандерхоф, не вполне понимая, что с ним происходит.

Уокер сел, разом ослабев. Его трясло, но природную злобность ничто не могло поколебать. Та еще змея был С. Хортон Уокер.

– Я…

– Я… – сказал Вандерхоф.

– Заткнись! – заорал Уокер.

Напор его воли был так силен, что целую минуту Вандерхоф молчал как рыба.

– Да уберешься ты отсюда наконец? – проговорил Уокер полным угрозы голосом. – Черт возьми, прекрати издеваться! Я тебя сейчас вышвырну! Что? Вышвырнешь меня из моего же кабинета?!

Доведенный до слепой ярости новой манерой Вандерхофа в точности повторять, причем поразительно синхронно, все, что Уокер делал и говорил, начальник потянулся к кнопке на столе. Но его палец наткнулся на палец Вандерхофа.

Уокер откинулся на спинку кресла, клокоча гневом, как проснувшийся вулкан. Вандерхоф явно рехнулся. И все же…

– Пошел бы ты да утопился, – абсолютно серьезно посоветовал президент.

Его слегка удивило то, как тихо Тим Вандерхоф встал и покинул кабинет. Еще пуще Уокер удивился бы, увидев Вандерхофа на Сорок второй улице по пути к Таймс-сквер, где Тим сядет в поезд метро на станции «Брайтон-Бич» и направится к Кони-Айленду. Почему-то представляется очень сомнительным, что Уокер пожалел о своих словах или вообще вспомнил их. Ведь, как уже сказано, он был жестоким человеком, злодеем до мозга костей. Поэтому он спокойно вернулся к подготовке модного показа эксклюзивных платьев, в то время как принявший новую ипостась Тим Вандерхоф спешил утопиться.

На самом деле Тим был неплохим парнем. Когда играл в гольф, не жульничал, а когда в кости – честно пасовал (за дружеской игрой на каком-то мальчишнике он это сделал десять раз кряду!), был добр к собакам, слепцам и детям. Последнюю странность он объяснял тем, что и сам когда-то был ребенком; данное обстоятельство не вызывает сомнений. При других обстоятельствах мистер Вандерхоф мог стать сильной личностью, однако имел несчастье постоянно иметь дело с душителями вроде Уокера. Любой состоявшийся в жизни человек твердит, что ему пришлось преодолеть уйму трудностей, и далее усиленно создает трудности для подчиненных – возможно, из самых лучших побуждений. Факт остается фактом: Уокер стал роковым катализатором для Тима Вандерхофа, вышедшего из метро на Кони-Айленде (как странно: подземное метро будто ненароком превратилось в наземное) и теперь бродил по набережной, задумчиво глядя на океан.

Океан был большим, серым, мокрым. В нем было много H2O, если по-научному. У Вандерхофа голова шла кругом, он с трудом сохранял ясность мыслей, снова и снова слыша наказ Уокера: «Пошел бы ты да утопился».

«Пошел бы ты да утопился».

По небу плыли облака. День был жаркий, как турецкая баня; летом такая погода превращает Манхэттен в предместье ада, поэтому по Кони-Айленду гуляли толпы. Толстые, неуклюжие женщины выгуливали своих отпрысков, а те жадно поглощали мороженое, маринованные огурчики, сухарики, хот-доги и прочие вкусности. Мускулистые парни и худенькие девушки, разгоряченные и потные, здесь оказались ради глотка воздуха, едва ли менее душного, чем на Манхэттене.

Атлантический океан так и манил Тима Вандерхофа.

С остекленевшим взглядом он направился к ближайшему пирсу. Крохотный червячок здравого рассудка бил тревогу, но Вандерхоф не мог взять себя в руки. Утратив последние крупицы индивидуальности и воли, он шагал навстречу смерти…

«Пошел бы ты да утопился».

Взгляд Вандерхофа был прикован к грязно-серой воде за пирсом. Никто из толпы, будь то мужчина, женщина или ребенок, не замечал этой трагедии. Тим пытался позвать на помощь – с его губ не слетело ни звука.

Вдруг толпа бросилась бежать. Занимался дождь, его редкие капли вмиг превратились в мощные струи. Серые тучи давно грозили ливнем – и исполнили свою угрозу. Люди ринулись к ближайшим укрытиям, держа над головой газету.

Замешкавшись на краю пирса, Вандерхоф вдруг ощутил, что его тянет назад. Какой-то странный магнетизм заставлял его отступать неверными шагами. Он обернулся, проделал обратный путь по пирсу, затем побежал вместе со всеми. В мозгу уже не гремел голос Уокера, требуя покончить с собой. Вместо него звучал настойчивый шепот: «Беги! Беги!»

Сотни мужчин, женщин и детей пытались спрятаться от ливня. Человек-хамелеон просто не мог противиться столь массовому «переселению народов». Казалось, его вместе с другими людьми уносит волна. Он старался перебороть эту тягу – разумеется, зря. Дождь плескал ему в лицо.

Это было похоже на бег во сне, бессознательный и бесконтрольный. Незримая сила словно тянула Вандерхофа подальше от пирса. На набережную и вдоль нее, в гущу толпы. Когда та принялась рассеиваться по укрытиям, беднягу замотало туда-сюда, как лист на ветру. Группа людей метнулась за прилавок с хот-догами – Вандерхоф бросился туда же. Но тут мимо пронеслась вторая группа, побольше, и он, совершенно беспомощный, сменил курс.

Эта группа вошла в луна-парк. Вандерхоф не мог не последовать ее примеру.

Здесь людской водоворот закружил его и наконец оставил, обмякшего и потного, в почти безлюдном зале игровых автоматов. И Тим снова начал соображать. Чуть ли не бездыханный, мокрый до нитки, он прятался за будкой с надписью «Парижская ночь, только для мужчин» и недоумевал: что же с ним, черт возьми, происходит?

Он попытался собрать мысли в