Совращенный поселянин. Жизнь отца моего - Никола Ретиф де ла Бретонн

уму и сердцу, как в Комеди-Франсез). Сравнительно с балетом, какой представляют в Опере, балеты в других театрах — детская забава; на сцене иной раз собирается более сорока танцоров и танцорок, а так как хор, поющий в пьесе, в это время остается на сцене позади танцующих, то получается как бы огромная толпа, долженствующая изображать то какой-нибудь народ, то духов, то чертей, сатиров, нимф и т. п. Существует несколько видов балета; одни из них простые и изображают народ, развлекающийся плясками и песнями; в этом случае множество танцоров, именуемых фигурантами и фигурантками, производят различные движения соответственно замыслу композитора, а время от времени бывают «выходы», т. е. появляются главные персонажи и начинают танцевать то в одиночку, то по двое, либо двое мужчин с одной женщиной, и т. д. Затем есть балеты-пантомимы, которые изображают и рисуют отдельные события, происшедшие во время празднества, так, например, когда два соперника дерутся из-за пастушки; тот, который берет верх, отнимает ее у другого и пляшет с нею, а пастушка, влюбленная в потерпевшего поражение, старается провести похитителя, что ей всегда и удается, и т. п. Есть и такие, в которых изображается лишь одно событие; эти балеты все равно, что пьеса. Таков, например, балет «Пигмалион»; ваятель влюбляется в сделанную им статую и видит, как она постепенно оживает; танцем и жестами он выражает свой восторг и радость.

Наконец, есть балеты адские: тут видишь чертей, вызванных заклинателем или колдуньей; черти толпами выскакивают из огненной преисподней, которая изрыгает вместе с ними вихри пламени и дыма; фурия, вся обвитая змеями, пляшет, держа в руках пылающие факелы, которые горят очень ярко, ибо пропитаны спиртом, так что получается действительно страшное зрелище. Здесь имеются отличные танцорки, как например, мадемуазель Лани, принимающая самые грациозные позы; мадемуазель Лионне великолепно изображает фурий, о которых я только что упомянул; мадемуазели Пювинье, Карвиль и проч. Некий господин Дюпре — первый танцор; не стану задумываться о том, какова роль мужчин в такого рода представлениях, но, кажется мне, зрительницы мало ценят заслуги женщин.

ПИСЬМО CVI

ОТВЕТ

Я пересылаю ему разоблачающее его письмо, которое я счел за клевету

Очень благодарен тебе, любезный брат, за то, что ты мне подробно сообщаешь о всех новостях, касающихся тебя и нашей любезной сестрицы, а также за твое внимание и доверие ко мне, которые побуждают тебя описывать все, что ты делаешь; я усматриваю в этом твое братское расположение. Но, друг мой, я вижу также, что кое в чем ты проявляешь излишнюю прыть и занимаешься некоторыми такими делами, которые противны благонравию. Если бы я все рассказал нашим любезным родителям, они немало встревожились бы, но я не позволю себе злоупотребить твоим доверием. Посему, братец, я от собственного имени, как старший, к которому ты отнесешься с доверием и уважением, советую тебе не забывать добрых наставлений нашего отца и основ религии и чести, которые он нам преподал. Именно там, где ты теперь живешь, особенно надо помнить их. Любезнейший мой Эдмон, мне не подобает говорить с тобою назидательным тоном и разыгрывать грамотея, однако ты меня огорчаешь, — именно потому, что я отношусь и буду всю жизнь относиться к тебе как первейший твой друг. Сейчас ты сам будешь судить, обоснована моя тревога или нет, ибо хотя от меня и требовали соблюдения тайны, я этого не обещал; вдобавок не понимаю, ради чего соблюдать секрет, если из-за этого я не смогу быть тебе полезным. Посему, любезный братец, посылаю тебе копию письма, которое я получил из Парижа, чтобы ты знал, что даже самые потаенные твои поступки известны и что их, как видно, хотят изобразить в еще более страшном виде.

«Поскольку мне известно, господин Пьер, что Ваша семья хоть и не знатная, но весьма почтенная, мне было бы весьма прискорбно, если бы с кем-нибудь из ее членов приключилось нечто такое, что может опозорить ее. Это побуждает меня поставить Вас по секрету в известность о том, как ведет себя Ваш брат живописец; мне кажется, юноша наделен пылкими страстями и его сжигает жажда наслаждений, а главное, вкусы у него дурные, а это говорит о том, что он никогда не преуспеет в своем ремесле. Я не стал бы высказывать столь горьких истин, не будь у меня в руках неоспоримых доказательств.

Вчера он был в компании маркиза де***, некоего англичанина, называющего себя милордом Пааф, и одного литератора. В их обществе находились три актерки из Опера-Комик, — смазливые, но не блещущие талантами, а именно, барышни Батист, Мантель и Прюдом-младшая. Ваш брат хорош собою, и посему дамы увивались за ним, каждая желала его завоевать. Маркиз некрасив, зато у него великосветские манеры и та непринужденность, тот властный тон, какие свойственны людям знатным и богатым. Милорд — иностранец и уже одним этим привлекателен для женщин. Из этого следует, что литератор оказался в незавидном положении. Между тем надобно сказать, что заслуги его довольно известны, и во всяком другом обществе это служило бы ему рекомендацией и внушило бы уважение. Но тон задавал господин Эдмон, Ваш брат, и хоть он и из крестьян, а вел себя так, словно маркиз де*** ему и в подметки не годится. Он ядовито высмеивал литератора, а тот отвечал ему эпиграммами слишком деликатными, чтобы их понял человек подобного склада.

Но это еще не все; последовала выходка, которая, не сомневаюсь, возмутит Вас. У литератора возвышенная, а следовательно чувствительная душа (хотя томные селадоны и упрекают его в том, что он недостаточно нежен); прелесть юной Прюдом, танцовщицы в названном мною театре, пленила его; к несчастью, ей отдавал предпочтение и благородный Эдмон: ухаживание и заискиванье литератора поначалу отклонялись ею, но вдруг произошла перемена: литератору стали улыбаться, даже заигрывать с ним. Когда он был доведен до желательного состояния, Прюдом скрылась в соседний будуар, бросив на него тайком выразительный взгляд. Он поспешил вслед за нею. Едва они оказались наедине, свет был погашен, но он услышал, как танцовщица шепнула ему: «Пусть все останется в тайне; надо мною будут потешаться, если узнают что я неравнодушна к вам. А я люблю сочинителей, они — моя слабость, они знатоки по части удовольствий, они сочетают тонкость чувств с пылкостью ласк и очаровательными прихотями. Однако — ни слова! Я запрещаю говорить, разрешаю только вздохи». После этих коварных слов пылающие губы приникли к его губам. По правде говоря, дыхание красотки не отличалось приятностью, чем-то от нее отдавало,