Повесть о помощнике препаратора с несколькими отступлениями, в прошлое и настоящее и путешествиями в дальние земли - Игорь Всеволодович Можейко

Игорь Можейко

Повесть о помощнике препаратора

с несколькими отступлениями в прошлое и настоящее и путешествиями в дальние земли

Рисунки С. Прусова

Отступление первое

ЛЕНИНГРАД, 1964-й

— Я знаю одно место, — сказал Ларсен, — где можно спокойно покурить.

И путешественник так уверенно повел меня по залам Музея этнографии, будто провел здесь не три дня, а всю жизнь.

Посетителей в Кунсткамере и так бывает много, а в дни юбилея ей мог бы позавидовать и Эрмитаж. Негр внимательно рассматривает древо происхождения человека, японец фотографирует хижину батаков, неизбежная «девушка с блокнотиком» непонятно что записывает у одного из стендов, у соседнего — группа школьников слушает рассказ о трагической судьбе аборигенов Австралии, мальчишки в форме ремесленников застыли в восторге перед индейцами племени сиу.

Наконец Ларсен привел меня к лестнице, ведущей на чердак. Мы перепрыгнули через барьерчик, с помощью которого администрация музея давала понять вездесущим посетителям, что на чердаке нет ничего достойного обозрения, поднялись на один марш и уселись на подоконнике. За окном, между крышами домов, был виден кусочек серой холодной Невы и шпиль Адмиралтейства на том берегу...

— С Россией я связан давно, — сказал Ларсен. — Больше двухсот лет. Не улыбайтесь. Я не так стар. Просто моя жена — пра-пра... не знаю уже сколько — правнучка Беринга. Ну да, того самого полярного путешественника...

За день до нашего разговора на лестничной клетке датский ученый Ларсен подарил музею эскимосскую одежду. А ровно за двести пятьдесят лет до этого Петр Первый, побывав в Копенгагене, «по возвращении, благоволив посетить Кунсткамеру, принес с собой половину каравая окаменелого хлеба — подарок Его Величеству в Копенгагене, где хранится другой такой же участок. Также род деревянных котов, в Лапландии употребляемых, которые Государь потребовал к замену хранившихся в Кунсткамере того города русских лаптей».

— Как видите, — продолжает Ларсен, — датско-русские научные связи имеют долгую историю. И начинались они на самом высоком уровне.

Ларсен улыбается и набивает трубку.

— Расскажите о себе, — прошу я. — О своих последних путешествиях. Насколько я знаю, в своей работе вы и сейчас сотрудничаете с советскими учеными.

— Еще бы. Уж не говоря о традициях, которые я обязан поддерживать, тема моей работы связана с темой советских археологов-полярников. Я изучаю историю эскимосов Канады, Аляски, Гренландии — Сергеев исследует стоянки эскимосов Чукотки[1].

Ларсен достает блокнот и чертит длинную линию, идущую от берегов Сибири, через весь север Америки, к Гренландии.

— Заселение Америки вообще шло через Сибирь. Эскимосы были одной из последних волн миграции. И маршрут их мы можем проследить по раскопкам могильников. В северо-восточной Сибири, в Канаде и Гренландии мы находим тот же орнамент, те же орудия труда. Давайте спустимся вниз, я покажу вам кое-что на месте, в зале.

Ларсен снова идет впереди меня длинными размеренными шагами, шагами путешественника, который прошел всю северную Канаду, полярной ночью пересек на лыжах Гренландию, исколесил Аляску и открыл целый ряд древних стоянок эскимосов в местах столь отдаленных, что совсем недавно люди, лишь добравшиеся туда, становились всемирно известными. А Ларсен там работал, месяцами выковыривая из вечной мерзлоты обломки костяных крючков и смерзшиеся клочки одежды. Передо мной по теплым и обжитым залам советского музея шагает наследник Пржевальского и Беринга, Колумба и Обручева, один из удивительных и неутомимых людей, которые ради обогащения человеческих знаний о нашей планете выбирают неуютную судьбу первооткрывателя.

Ларсен останавливается у стендов, посвященных народам полярной Америки и Алеутских островов. Он продолжает рассказ об эскимосах, иллюстрируя его аккуратно разложенными предметами их быта и искусства. А рядам такие же стенды, посвященные алеутам, тинклитам... И прямо над головой Ларсена висит небольшая фотография человека, которому мы обязаны тем, что все эти коллекции попали в этнографический музей.

— Кстати, у вас замечательная этнографическая коллекция. Наверное, лучшая в мире. Кто был этот человек?

И Ларсен показывает на фотографию...

Глава первая

СЫН УНТЕР-ОФИЦЕРА

Жил-был отставной унтер-офицер. Служил при Его Императорского Величества Кунсткамере. Был у унтер-офицера сын, крещенный Ильей. Унтер-офицер Вознесенский был беден и притом инвалид — в войну с Наполеоном ранило его. И потому образования сыну дать не мог, хотя и желал того.

А мальчишка Илья имел к науке привязанность. К зверям всяким, к чудесным вещам и диковинкам, свезенным в Кунсткамеру стараниями многих людей и в том числе государем Петром Алексеевичем.

С восковой персоны покойного монарха унтер-офицер собственноручно пыль по утрам сметал. Велик был ростом государь. И умом велик. Не будь его — не было бы в Санкт-Петербурге столь славного музеума, в который люди со всех стран подивиться съезжаются.

Многие экспедиции ездили по свету — и в Сибирь, и в Южные моря, и даже в Бразилию, — все, что найдут, музеуму привозят. А если кругосветное плавание — Литке ли, Ивана Крузенштерна, — обязательно в музее новые ящики появятся, только успевай распаковывай и по местам расставляй.

Правда, бывало, не только в музей, но и из музея тащили. Известный случай прискорбный при Анне Иоанновне произошел, когда в Петербурге Ледяной дом возвели. Устроили в нем свадьбу шуту царскому Головину. Тогда все, какие были, диковинные одежды из Кунсткамеры на потешный парад забрали, а обратно, считай, почти ничего не вернули...

Унтер-офицер Вознесенский проходит по залам. Все в порядке. На столике у входа книга лежит — не меньше библии. Это покойный Осип Беляев, надзиратель музейный, каталог написал. Из каталога про многое узнать можно. И про крокодилов, и про нравы китайские, и про токарный станок Петра Великого, и про то, как Кунсткамера начиналась.

Убравши в залах Кунсткамеры, Вознесенский шел к большому глобусу. За ним и сын его Илья увязывался. С малых лет при музее мальчишка — про все расскажет лучше иного академика. Хотя бы про чудесный глобус этот.

Отступление второе

САНКТ-ПЕТЕРБУРГ, XVIII ВЕК

Когда Петр Первый был за границей, он решил собирать всякие диковины, чтобы люди смотрели на них и учились. Привез он их домой немало, но на этом собирание не кончил. Купил еще тысячу предметов у аптекаря Себы, у натуралиста Рейша. А потом призвал Рейша, чтобы расставить экспонаты по порядку и устроить Кунсткамеру. Петр приказал отдать под нее Кикины палаты — новый дом в