Клуб интеллигентов - Антанас Пакальнис

комплименты? Спасибо, я не умею кривить душой. А Ирена и разразилась: «Конечно, я теперь для тебя обезьяна! А давно ли еще щебетал: губки, глазки, ножки!» Никогда я ее обезьяной не называл и теперь бы не осмелился выговорить такое слово, хотя, правда, какие там, к черту «ножки», если туфли она носит сорок третьего размера!

А в домашнем аду все жарче. Дело в том, что я ненароком прозевал важный семейный юбилей: был день рождения тещи, а я ее даже не поздравил. Казалось бы, что в том страшного, ежели один раз и забыл: ведь всегда, еще до свадьбы, поздравлял, покупал подарки и долгие часы беседовал с ней по вопросам воспитания молодежи.

В конце концов я — не календарь, всякие там бабские даты в голове уместить не могу. Уважу, думаю, обеих сразу восьмого марта, пусть радуются. А чтобы забот было меньше и чтобы обеим угодить — деньги дам, пусть сами подарки покупают. Увы, когда предложил деньги, обе начали меня поносить и причитать. Дескать, не надо нам твоих копеек, скромный подарочек и то не можешь купить, и т. д.

Тогда я, желая поправить ошибку, получил зарплату и без всякого совершенно повода купил жене бусы, а теще сумочку и целую охапку цветов. И снова ад кромешный: напали на меня едва не с кулаками, говорят — деньги, видно, девать некуда, раз на ерунду транжиришь! Я, говорит, на машину начала собирать, а он, чего доброго, куклы начнет покупать!

А еще говорят: у мужчин и женщин равные права! Ни черта! Муж — только тень своей жены.

Когда я нашел ей хорошего портного, небосвод над нашей семьей несколько прояснился, однако вскоре вновь наступило ненастье с обильными осадками.

Однажды, направляясь в кино, я по рассеянности не взял ее под руку. А возможно, и не по рассеянности, возможно, мне было идти так удобнее, свободнее — я очень люблю руками размахивать. Тогда Ирена сама ухватилась за меня, а я как-то невзначай взял и стряхнул ее руку... О боже! Билет купила отдельно, за двадцать рядов от меня, три дня словечка не промолвила. А когда разразилась, я слушать не поспевал: «Помнишь, как было, поначалу не только мои пальцы в своей лапище сжимал, вокруг талии обнимал, обнявшись ходили. Душишь, бывало, а я молчу...»

Да, бывало... Но ведь земля не стоит на месте, время бежит, не все коту масленица. Вот и сегодня насмерть поссорились.

За ужином Ирена вдруг и говорит: вот, дескать, в прошлом году наш сосед Пятрас выиграл женский свитер. А ты, говорит, покупаешь эти билеты, а даже прелого лаптя не выиграл. Ужас, какой неудачливый.

Мне и так в последнее время не везло, а тут еще какой-то свитер выдумала! Тем более, что я хорошо знал, что Пятрас этот свитер жене купил, а выиграл он всего один рубль.

— Не свитер, а рубль.

— Что? — выпучила глаза Ирена. — Она сама мне показывала. До сих пор еще носит.

— Я тебе ясно говорю: один рубль. Откуда свитер — я не знаю.

— Если не знаешь, то помалкивай!

— Как же не знаю, если знаю: мы с Пятрасом этот выигрыш вдвоем пропили. Я полтинник добавил, купили бутылку вина.

Ирена тогда внезапно задумалась и даже вздохнула:

— Ах, вот почему ты приходишь с работы в шесть! Ведь работаешь-то до пяти. И, видно, не одни там в ресторане, с девками пьянствуете!

— Что ты, Ирена! Пока автобуса дождешься, пока втиснешься, доедешь...

— Не оправдывайся, знаю. Я все знаю!

— Ничего ты не знаешь...

— Я? Ничего не знаю? Ты за кого меня принимаешь, а? За разиню?

Спор продолжался до полуночи, пока я, потеряв надежду доказать свою правоту, не предал своего соседа Пятраса и рассказал, из какой лотереи этот свитер. Увы, Ирена ничуть не удивилась.

— Я и сама знаю, что Пятрас купил. Он добрый. А почему ты мне ничего не покупаешь? На вино находишь! Ты меня не любишь!

Это было похоже на смертный приговор, и я почувствовал — повеяло холодным ветром развода.

На следующий день в театре, как назло, я не успел подать ей пальто да еще первым вышел в дверь. Этого было достаточно, чтобы Ирена вовсе перестала разговаривать со мной. От соседей узнал: дескать, я не разговариваю с ней. Не она, а я!

Я не на шутку обеспокоился. Казалось, ничего особенного не случилось, однако было ясно видно, как быстро рушится наш семейный очаг. И что она от меня хочет, какая оса ее ужалила?

Не вытерпев, рассказал я о своей беде другу. Может быть, говорю, это портной ножку подставил — чересчур часто приходит, слишком долго талию и грудь измеряет, весьма внимательно изучает углубления и возвышения и т. д.

Товарищ, грустно улыбнувшись, утешил:

— У всех у нас судьба схожая, потому что все мы — дамские льстецы и угодники. Начинаем, все норовим понравиться, потом — хотим угодить, и в конце — потому, что к этому привыкаем. А они того и ждут. Начни ты снова лебезить и прыгать вокруг своей Ирены, льнуть к теще и увидишь: вернутся медовые месяцы.

— Но это оковы! Ведь еще Руссо объявил, что человек родился свободным...

— Да, но потом тот же человек сам себе построил прекрасные тюрьмы. Льстя и угодничая. Итак, браток, не надо было тюрьму строить, коли хочешь из нее бежать!

А мне хотелось плакать.

ГУМАНИСТЫ

Потеряв командировочные деньги, Балис Бикялис от души выругался, однако окончательно духом не пал. Наплевать! Можно взять взаймы. Кругом товарищи, друзья, братья — все только и смотрят, кому бы добро сделать, как на практике применить высокую мораль.

Пустился Балис, посвистывая, к ближайшему соседу-лектору. Не раз Балис слышал, как красиво повествует тот про изумительное будущее, весьма ярко описывает счастье человечества. Во имя благополучия других он сам каждое мгновение готов пасть замертво.

Стало быть, и открыл ему Балис свою душу. Вдруг видит — лектор в пол смотрит, потом стеной заинтересовался и все в сторону косит. Должно быть, никак не решит, сколько дать: сотню или полсотни. Наконец нашел выход:

— Скажи прямо — «пропил».

— Да ведь потерял... Стало быть, если бы пропил... — жалостливо вздохнул Бикялис.

— Вот видишь. Не надо пить. Пьянка никогда к добру не приводит.

Выслушав