Тёмные истории Северо-Запада - Юрий Александрович Погуляй

заплакал. Тихонько, чтобы снова не разбудить родителей.

Но следующий день прошел так, словно ничего ночью не случилось. Утром мама что-то сказала папе, и пока он слушал ее, стоя с растерянным видом и кивая, то несколько раз бросил на Даню виноватый взгляд. Так что во время путешествия они снова играли в пиратов.  Даня много смеялся, а папа рассказывал хриплым голосом разные истории об Одноруком Джеке и Трехпалом, хвалился знакомством с Сильвером. Они проплывали мимо сползающих в озеро скал, покрытых мхом и кустарником. Несколько раз видели нерп, высовывающих любопытствующие мордашки из воды и провожающие их черными бусинками глаз. А потом папа показал местечко на небольшом каменном островке и они, вскипятив котелок на примусе, попили чаю с бутербродами из сухарей и копченой колбасы. Даня сидел между мамой и папой, чувствуя их тепло, улыбался волнами и совсем не вспоминал о случившемся.

Вечером они обогнули каменистый мыс, и по ту его сторону увидели вытянутую на сушу красно-синюю байдарку. Бледный, бородатый и цыганка стояли рядом с ней, почти вплотную к берегу, и молчали.

- Добрый вечер, - сказала мама. Папа сделал вид, что увлечен горизонтом, но один взгляд, тайком, на девушку с распущенными волосами все же бросил. А Даня оцепенел, глядя на этих ужасных людей.

- Здравствуйте, - певуче ответила цыганка. - Похоже, мы по одному маршруту идем. Вы куда отправляетесь?

- До Импилахти, - почему-то соврала мама.

Они пристально смотрели друг на друга, и черноглазая девушка вдруг понимающе улыбнулась.

- Темнеет, вставайте с нами, тут места на всех хватит. Вы откуда идете, если не секрет?

- Мы сегодня еще погребем, спасибо, - проигнорировала вопрос мама.

Цыганка прищурилась, склонила головку набок:

- Тогда доброй дороги.

Бледный и бородатый не промолвили ни слова, но Даня готов был поклясться, что глаза за черными очками наблюдали за ним.

Ночью мама опять ругалась с папой, а наутро отец объявил о завершении похода, и что теперь они направляются к ближайшей станции. Но, он проговорил это сквозь зубы, на Импилампи они все равно заночуют, потому что все путешествие затевалось ради него.

Про Судьбу он в этот раз ничего не сказал, и в сторону мамы не посмотрел.

Два дня они шли вдоль берегов Ладоги, но теперь шуток уже не было. Игры кончились. Отец хмурился, мама обижалась, а Даня считал минуты до конца похода. Мечтал о поезде домой. Лес, вода — они перестали быть хорошим местом. Они пропитались тьмой, и та была много страшнее глаз цыганки. Она поселилась в сердцах родителей.

Озеро, на которое так стремился отец, Дане не понравилось, и если бы папа не потащил его на берег, рыбачить, то он забился бы в палатку и пролежал бы до утра, уткнувшись носом в часы с фосфоресцирующей стрелкой.  Там, на гладкой скале, плавно уходящей в озеро, они и сидели, когда Даня услышал шорох камушков, падающих в воду. Вдоль берега вела натоптанная тропка, петляя меж камней и деревьев, и по ней со стороны мыса шла цыганка. От обиды у Дани задрожали губы.  Так нечестно. Ведь оставалась всего одна ночь! Их же не было три дня!

Она шла медленно, прогуливаясь, и смотрела то на озеро, то на двух рыбаков. На красных губах девушки играла загадочная улыбка.

- Пап, - сказал Даня.

- М? – отец обернулся, увидел гостью. – Эй, добрый вечер.

- Здравствуйте, вы простите меня, что я так поздно. Но без нужды я бы и не посмела беспокоить вас. У нас с друзьями вышла оказия.

Она лишь мазнула взглядом по лицу Дани, будто мальчик был одной из прибрежных сосенок, и тепло улыбнулась папе. Заправила локон за ухо.

- Ой, да бросьте вы раскланиваться. Чем могу помочь?

- Соль. Мы утопили пакет с солью, представьте себе. Вы не могли бы поделиться, если мы вас не стесним? Нам хотя бы спичечный коробок. У меня есть!

Она протянула отцу крошечную коробочку. Отец не посмотрел на нее, завороженно изучая лицо гостьи.

- Не поможете? – спросила девушка, и папа вздрогнул, избавившись от наваждения.

- Да, конечно, - он протянул руку, забрал коробок, и на миг пальцы его соприкоснулись с пальцами цыганки. Задержались, Даня готов был поклясться, что задержались. На миг больше чем требовалось.

А потом отец ушел наверх, в лагерь, и цыганка проводила его взглядом. Даня же сделал вид, что увлечен рыбалкой и пристально следит за поплавком, но красное гусиное перо как назло застыло в тягучей воде. Ветер совсем утих.

Она пришла не за солью. Не за солью. Только дурак может так думать. И ему ничего не показалось. Ни тогда в байдарке, ни той ночью, с голосами. Дело совсем не фантазиях!

- Кто вы? – спросил Даня. Он повернулся к цыганке.

Она не ответила.

- Не трогайте папу, пожалуйста, – вырвалось у Дани. – И маму. И меня.

Цыганка даже не посмотрела на него.

- Пожалуйста, - повторил он.

Уголок ее рта чуть дернулся, и из-под полуопущенных век на Даню выглянуло зло. Хищное, голодное, торжествующее. Оно все слышало. Все понимало. Фантазии кончились.

На тропке из лагеря появились встревоженная мама и смущенный отец. Папа торопливо спустился к берегу, чересчур внимательно выглядывая что-то на скале, подошел к цыганке:

- Вот, нашли, сколько смогли. Мы завтра уходим, так что берите, не переживайте.

Когда отец отдавал коробок со злосчастной солью, мама увидела, как девушка накрыла ладонь ее мужа своею, и супруг не попытался отстраниться, то ли ошеломленный напором, то ли...

- Спасибо вам. Вы не представляете, как нас выручили, спасибо! - горячо поблагодарила его цыганка.

Мама побледнела, затем побагровела, но смолчала. А девушка отстранилась от папы и, бросив в ее сторону победный взгляд, развернулась и медленно, словно зная, что папа не может оторвать от нее глаз, пошла назад к мысу.

Остаток вечера Даня сидел в палатке, обняв колени и положив на них подбородок. Он слушал, как мама плакала и обвиняла папу, а тот злился и постоянно повторял «истеричка, истеричка, какая же ты истеричка!». Опять поднялся ветер, и далекая Ладога задышала.

Цыганка слышала его просьбу. Если бы папа был прав, и Даня слишком много фантазирует — она бы удивилась. Засмеялась бы. Попыталась бы посюсюкать с ним, как сюсюкают все взрослые с испуганными детьми.

Но она ничего не сделала.

- Прекрати, Света, хватит! - говорил с той стороны палатки папа.

- Я старая, да? Старая? - отвечала ему мама. - Молоденькую хочешь? Так иди, вон. Иди к ней, чего уж!

- Да хватит уже!

Даня тихонько шмыгнул носом. Ему хотелось, чтобы родители перестали ссориться. Но горький опыт научил не вмешиваться в их разговоры. От обиды было трудно дышать.