Единокровные - Виктор Михайлович Зимин

На следующее утро после завтрака и сборов, в яркий и теплый солнечный день мы вышли. Стоял конец августа. Мы шли вдоль бровки высокой 20-метровой правобережной террасы Лаливан, укрытой вековыми елями, а понизу, в долине, тундры уже готовились к осени и украшались, расцвечиваясь багряным и оранжевым. Но нам было не до пейзажей. Давили тяжестью рюкзаки, они всегда такие в переходах с возвращением на базу, то и дело пропадала тропа. Это старинная тропа, показана даже на карте, но ее вовсю используют медведи, а в таких местах они не ходят прямо. То и дело тропа сворачивала в лес и через 20-30 метров упиралась в чащу. Мы возвращались, шли прямиком, где-то снова ее ловили, потом она опять исчезала… обычная история. Я думал раньше, что самые тяжелые по проходимости места это участки, заросшие кедрачом, кедровым сланником. Я ошибался. Здесь, на открытых, веселых и таких приветливых местах повсюду снизу первыми росли хвощи – редкие, с виду безобидные, в полметра высотой. Они сминались под ногой, уходили вниз, и мы брели в хвощах уже по пояс. Похоже на песок, но там нога находит в конце концов какую-то опору, тут ее почти не было, вата. «Меньше двух километров в час» – установил я по карте нашу скорость на очередном коротком привале-перекуре. Даже Роси было тяжело, и она нас бросила, находя для себя лазейки где-то рядом, по лесу. Нам выбирать было не из чего – справа лес с густым подлеском, слева уступ террасы и под ним река; ее не везде перейдешь вброд, а она то и дело прижимается к борту – непропуски.

Через пару часов стало все же легче, тропа здесь сохранилась лучше, и мы зашагали быстрее. Я начал приискивать место для обеденной чаевки. Перешел узкий ложок-ров метров пять глубиной, внизу журчала вода – то, что нужно. Следом поднялись студенты, я обернулся было, чтобы сказать им о чаевке, как вдруг впереди залаяла Рось. И тут же раздалось трубное хрипловатое мычание. Так мычат застигнутые опасностью медвежата, обычно загнанные на дерево. Я сделал несколько шагов, дальше тропа уходила в узкую аллею между стволами елей. Я глянул вдоль тропы – в глубине аллеи, метрах в пятнадцати, почти на уровне моей головы, чуть выше, на поперечной ветви мощной ели сидел метровый медвежонок и мычал. Мне под ноги метнулась Рось, а метрах в четырех, рядом с кустом ольхи выросла медведица. Она была большая.

Разинутой пастью ревела медведица, что-то орал ей я, уперев приклад в плечо, рюкзака на мне уже не было. Нашел в прицел ее сердце между раскрытыми лапами. Но что этой махине маленькая круглая пуля 28 калибра, ошибись я хоть на миллиметр, – расстояние четыре метра, два студента сзади, за спиной.

Не знаю, что бы с нами было. Думаю, нас спасла Рось, она нас подставила, она и спасла. Снова подал голос медвежонок, Рось скользнула по тропе к нему, а следом и медведица. Я велел студентам уйти за ложок и запалить большой костер. Помню белое лицо Ильдара, Иветта была в порядке.

Впереди в кустах слышалась возня. Рявкнула один раз медведица, повис в воздухе негромкий, недолгий и какой-то обиженный Росин голос, визг и плач разом. Потом все стихло. Все продолжалось несколько минут. Я стоял и слушал. Ни звука. Шелестел лишь ветер в траве.

Я медленно пошел вперед. Поравнялся с местом, где мычал медвежонок, дотянулся до ветки, где он сидел. Здесь была небольшая мокрая низина с редкой ольхой и вся в хвощах. Видимо, медведица загнала Рось в хвощи, отрезав ей путь к тропе. Что хвощи самой медведице, или трава, или кусты? Она прошла как танк, я видел вывороченную с корнем ольшину толщиной у комля с мое бедро, она ей помешала. Я прошел по следу, он сделал круг и замкнулся на тропе. Роси не было. Потом прочесал ристалище, всего-то метров пятьдесят в диаметре, параллельными ходами метр за метром, заглядывая под каждый завал и в каждый куст. Ничего, ни ошейника, ни шерстинки, ни капельки крови. Много позже профессиональный охотник сказал мне, что медведица забрала ее с собой.

Грело солнце, стало очень тихо. И в этой тишине, помню, пела какая-то птица, пение птицы большая редкость на Камчатке. Роси в этом мире больше не было…

АПЕЛЬСИН ВЕЛИКИЙ ОХОТНИК

Апельсин – обыкновенный кот средних размеров, даже, наверное, чуть помельче. Рыжий с белым, или белый с рыжим, того и другого в нем поровну. Несмотря на скромные размеры, коты в округе его уважали и обычно сторонились. Под короткой шерстью жили сплошные мышцы, да и характер у него был крутой. Вот он лежит под солнцем после утренней охоты, распластался рыжим ковриком. Спит. Невдалеке появляется соседский кот, идет неслышно, как все коты. Апельсина он не видит, тот в ямке и почти укрыт травой. Метрах в пяти Апельсин его услышал. Он приподнимает голову и издает недлинное хриплое мм-яууу. Это еще не рык, но раскаты явственно слышны. Кот-сосед останавливается, делает несколько шагов в сторону, по кругу обходит место, где лежит Апельсин, и удаляется. Апельсин роняет голову и снова засыпает. Так близко его соседи появлялись только вначале, пока он осваивался и устанавливал границы. Потом я их в своем дворе больше не видел.

Мы познакомились, когда я перебрался из города на хутор, было ему, наверно, около года. На следующее утро после моего вселения я вышел на крыльцо и увидел перед собой такую картину: перед крыльцом сидела большая темная кошка, а слева и справа от нее в полуметре рыжий кот и пятнистый котенок, вдвое меньше рыжего. Мы помолчали, разглядывая друг друга.

«Ребята,» – сказал я, – вы все замечательные, но три кота для меня слишком много, вы уж извините. Я выбираю рыжего, потому что мне кажется, он – кот».

Я вернулся в дом, набрал в миску разной снеди, вернулся, картина была прежней, они ждали. Я приблизился к рыжему. Он с поворотом поднялся и отпрыгнул в сторону; я сделал шаг назад, одновременно протягивая миску. Он приблизился к миске и осторожно, все время на меня поглядывая, начал есть, выбирая сначала колбасу. Кошка тоже потянулась к миске, а за ней и котенок. «Нет, ребята, вам нельзя. Я бы с удовольствием всех вас накормил, но вы можете неправильно это понять. Рыжий остается и теперь будет за хозяина. А вам лучше отправиться домой». Я пошел на