Славута и окрестности - Владимир Резник

помощь. Уж не знаю, как бы я сам дошёл. Так вот хочу вас сразу успокоить — я не педофил и не маньяк.

Бармен сделал жест, который, видимо, должен был означать: Ну, что вы. Я так и не думал. Но ничего не сказал. Старик, впрочем, не обратил на это никакого внимания. Он продолжал говорить, уже не смотря на собеседника. Его взгляд был направлен куда-то вглубь бара за спину Виктора, и у того возникло ощущение, что старик читает свой текст с какого-то суфлёрского листа, находящегося за его спиной. Это была заготовленная речь. Джозеф явно её продумывал, репетировал и произносил многократно и вслух, и в уме.

— Я не буду вас утруждать деталями биографии: родители, рождение, детство — это всё совершенно не важно. Не имеет отношения к тому, что вас интересует. Единственное, что стоит упомянуть, что я из хорошей семьи и получил очень приличное образование. Важно другое: я очень рано — с молодости — стал задумываться о смерти. Ну и — соответственно — о бессмертии. Как можно избежать её — и достичь его.

Старик заглянул в пустой стакан, словно надеясь, что тот чудом наполнился, грустно вздохнул и развалился поудобнее на стуле.

— Один из способов достичь бессмертия, пусть не физического — прославиться по-настоящему. Например, создать что-то эдакое. Но я не Бах, не Леонардо и не Толстой. Таланта нет. Да ведь и таланта мало. Для бессмертия гениальность нужна. Есть другой способ: не создать — а разрушить. Что ни говорите, а Герострат и Гитлер остались в веках. Но это тоже не по мне. Нет, я не борец со злом — просто масштаба не хватает. Тут ведь тоже нужна своего рода гениальность — пусть и с другим знаком. И тогда я стал задумываться о реальном, физическом бессмертии. Ведь мы — это наши гены. Я, кстати, а может быть и именно поэтому — биолог. Окончил университет и много лет работал по этой специальности, — он запнулся, — в разных местах.

Он остановился, поболтал пустой стакан и, внезапно сменив тон, заискивающе заглядывая бармену в глаза, протянул:

— Послушайте, Виктор. Я помню, что мы договорились только на две порции, но мне будет легче рассказывать, если ещё немного выпью. Ещё один стакан — последний. Пожалуйста.

Бармену стало скучно. Вместо увлекательной, как он надеялся, детективной истории, ему попался очередной спившийся городской сумасшедший. Сейчас он выпьет ещё и начнёт нести ерунду про переселение душ или про эликсир молодости, ну или, на худой конец, что-нибудь про бессмертных горцев типа Дункана Макклауда. Такие психи не часто, но попадались, и Виктор был недоволен собой, что не раскусил его сразу. Отказывать попрошайкам он научился давно и делал это с лёгкостью, но что-то в этом старике было такое, что он всё-таки сходил к стойке, налил в чистый стакан на два пальца того же пятидесятиградусного кукурузного и бросил лёд. Он автоматически потянулся пробить заказ по кассе, потом сообразил, что касса закрыта и посчитана и решил, что этот стакан будет Джозефу прощальным подарком от заведения. Он собирался вежливо — кто его знает этого психа, может, станет буйным — закончить беседу, но, когда он вернулся к столу, старик, который, видимо, продолжал разговаривать сам с собой, пока Виктор ходил за его прощальной порцией, завершил ранее начатую фразу:

— …и тогда я понял — дети! Дети — это бессмертие.

Он нетерпеливо схватил принесённый стакан. Сделал быстрый глоток, спохватился, поблагодарил бармена и продолжил:

— Ведь каждый мой ребёнок несёт мои гены — меня! Ну да — не сто процентов — половину. Но чем таких будет больше, тем больше мои шансы сохраниться навечно. Меня натолкнула на эту идею история Чингисхана. Вы знаете, кто это такой?

— Конечно, — попытался обидеться Виктор. Что этот старик, в конце концов, себе позволяет. Он пусть в колледж и не попал, но свои двенадцать классов закончил. Ну, пусть не двенадцать… В середине десятого работа хорошая подвернулась, и бросил он эту опостылевшую школу и подался в большой город. И никогда об этом не пожалел.

Старик не обратил внимания на его тон.

— Так вот. Когда сделали анализ ДНК, то выяснилось, что почти шестнадцать миллионов человек на земле — в основном, конечно, в Азии сейчас носят его гены! Вдумайтесь Виктор в эту цифру! И это только по мужской линии. Хотя у него было всего две официальных жены. Но зато были сотни и сотни наложниц. И тогда я понял — вот он шанс на бессмертие! На настоящее бессмертие! И я стал делать детей.

— Вы что? — изумился бармен. Он уже забыл о том, что только что собирался выпроводить старика.

— Нет, нет, — засмеялся Джозеф. После третьей порции он распрямился, униженность исчезла, глаза заблестели, бледные старческие щёки с голубоватыми прожилками порозовели, в голосе появилась уверенность и даже игривость. — Я вижу, что вы окончательно уверились, что я сумасшедший. Нет, я не стал выращивать гомункулусов в пробирках. Я биолог, а не алхимик. Я стал их делать старым проверенным способом — при помощи женщин. Но сколько может родить одна современная женщина? Одного, двух — да и то — поди уговори её на второго. И всё это так долго! Это не производительно. Я не мог столько ждать. И я стал заводить близкие отношения одновременно с несколькими женщинами. Поверьте — это не сложно. Когда ты говоришь, что хочешь от неё ребёнка, женщина верит в серьёзность твоих намерений гораздо легче. Я стал жениться и разводиться, как только они рожали, и, параллельно, стал заводить детей вне брака. Я не мог развестись или оставить женщину пока она не родила. Был шанс, что она сделает аборт или что-то ещё случится. Мне нужно было убедиться, что ребёнок родился. И тогда я уходил. Я или разводился, или просто исчезал, если развестись быстро было нельзя. Несколько раз я менял имена и фамилии, много раз адреса и города. Исчезнуть в наше время совсем не сложно, если захотеть. Я исколесил всю страну. Некоторые из жён пытались меня разыскать, но я был осторожен и ни разу не попался.

— И вы никогда не интересовались, что стало с этими детьми дальше? Никогда им не помогали?

— Как же не интересовался? Вы же видели фотографии. Конечно, я, по мере возможностей, следил за всеми. Сейчас с появлением интернета, это стало ещё легче. Молодёжь любит выставлять себя во всяких социальных сетях. Так что отслеживать и вести учёт не проблема. Но помогать — нет. Я не могу помогать им всем, их слишком много! Да и не хочу — пусть выживет самый приспособленный. Да, было — один малыш умер — несчастный случай. А так все они живы и здоровы.

— Ну, хорошо. Вы им не помогали, а воспитание разве не важно? Разве не от него всё зависит — то, какими они вырастут?

— Бросьте вы повторять эти глупости, Виктор! — старик уже не читал заученную речь. Он ожил, распрямился. Это было его. Продуманное, выстраданное. — Какое воспитание? Все уже заложено при рождении. Наследственность — вот что делает человека. Вот что предопределяет всё! Я же биолог — дарвинист. Я знаю, о чем говорю!

— Сволочь ты, а не биолог, — подумал бармен, а вслух спросил. — А женщины? Что стало с ними?

— Это меня совершенно не интересует, — отрезал старик. — Они для меня были и есть машины для воспроизводства, эдакие ходячие инкубаторы.

— И вы никого из них не любили?

— Я не задумывался об этом, — нетерпеливо и с досадой отмахнулся тот, — Да поймите вы — они меня вообще не интересовали. И секс как таковой не интересовал. У меня была цель! Но мы отвлеклись. Это всё пройденный этап. Этот способ был хорош, но слишком медленен. Ведь нужно время, чтобы познакомиться. Впрочем, это-то как раз самое лёгкое и быстрое. Познакомиться и затащить в постель — это дело двух-трёх встречь. А вот довести её до состояния, когда она захочет оставить ребёнка, занимало массу времени. За первые пятнадцать лет я смог обзавестись всего двенадцатью детьми — и то только потому, что два раза случилась двойня. Всего двенадцатью!