Звезды высокого неба - Г. Береговой

баню. С каким трудом впервые в жизни многие из нас пытались обернуть ноги портянками, надеть сапопи! В новеньком военном обмундировании — синих галифе, гимнастерках с зелеными петлицами с малиновым кантом, серых буденовках — все стали настолько одинаковыми, словно неразличимые близнецы какой-то огромной семьи.

Итак — мы пограничники 92-го погранотряда войск НКВД. Начались дни занятий, напряженные дни военной страды. Сохранилась у Меня, к счастью, маленькая записная книжечка, теперь уже изрядно потрепанная, в когда-то сером переплетике. В ней мелким-мелким почерком я записывал то, что хотел доверить этому своему безмолвному другу, памяти беззаботной юности. Подарила мне эту книжечку в день отъезда из дома любимая девушка. И вот первая запись. Ровно через месяц.

«4 ноября. Вот уже месяц, как я покинул дом. Сами дни летят быстро, но в общем же время идет медленно. Хотя настроение и стало заметно лучше. Но в свободное время не знаешь, куда себя деть. Скучаю, вспоминаю дом. Учеба идет хорошо……

Мы учились нести охрану границы — трудную, опасную, почетную и интересную службу. Прошло четыре месяца учебного батальона. Приняли военную присягу, и вот — застава. Настоящая, не учебная. Застава № 9. Большой дом в освобожденной деревушке Михайлувка. В 150 метрах от заставы река Сан, приток Вислы. Это граница.

Участок нашей заставы считался спокойным. Нарушений почти не было. Завидовали мы, признаться, городской перемышльской заставе. Там и комендатура была, и штаб отряда. Чуть не 1000 задержаний за год! Шутка сказать — по три в сутки.

Но служба была очень интересной. Дозоры, секреты, винтовка-трехлинейка, два подсумка патронов, две гранаты РГД-33 в брезентовом чехле — все боевое, настоящее, не учебное. Помню, с каким восторгом я смотрел на старый пень близ дозорки, в котором под отодвигавшимся куском коры было спрятано телефонное гнездо. Старший наряда вынул из чехла трубку, вставил вилку в гнездо и вполголоса доложил дежурному обстановку на фланге.

— А знаешь, я отсюда, если нужно, могу прямо в Москву, в главный штаб позвонить! Что, не веришь? Нужно только слово особое сказать!

Я верил ему, и даже в то самое «заветное» слово…

Из технического, так сказать, оснащения помимо биноклей и стереотрубы запомнилось мне одно. Называли мы его просто «СП» — секретный прибор. А суть его была вот в чем. Металлический прут в полметра, на конце прикреплена полукруглая металлическая коробочка, в ней рычажок с пружиной. К рычажку с обеих сторон привязывался тонкий шпагат — метров по сто, растягивался на проволочных колышках с ушками. Дернешь за шпагат — рычажок в коробочке тихонько щелкнет и повернется вправо или влево.

Прибор этот рядом с собой ставил наряд ночью в секрете. Щелкнуло — вот и смотри, справа или слева от тебя кто-то задел за шпагат. Может, нарушитель? Не знаю как насчёт пользы, но неприятностей этот прибор доставлял немало. Зайцы, лисы и прочие четвероногие «нарушители» не догадывались, что им не стоит натыкаться на это хитрое устройство. А их на участке заставы развелось великое множество. Пугать их никто не пугал, стрелять — тоже не стреляли.

Да и как стрелять? У нас в то время закон был строжайший. Открывать огонь по нарушителю можно было только в том случае, если он не останавливался на окрик «Стой!» и предупредительный выстрел, если не удавалось задержать его, да чтобы пули не летели на сопредельную сторону. Иначе — погранинцидент.

Но в общем обстановка на заставе в последние месяцы 1940 и в начале 1941 года была по сравнению с другими заставами спокойной. По крайней мере, так казалось с моей рядовой точки зрения. Ведь я был просто «товарищ пограничник».

Повезло мне с напарником по наряду только в одну из ночей в первых числах апреля. Задержали мы-таки одного «гражданина». Вышел он на нас крадучись, я его пропустил, напарник взял «на штык»: окликнул вполголоса из-за куста. Нарушитель отпрянул, пытался как-то неуклюже повернуться, но второй штык легонько коснулся спины. А дальше — дальше все по науке, как учили.

Остался очень памятным день 12 апреля. Пожалуй, он был особым днем. Не было бы этого дня в моей жизни, кто знает, было бы еще 12 апреля…. 12 апреля… И опять эта дата повторится в моей жизни ровно через 20 лет.

12 апреля 1941 года из штаба отряда на заставу пришло распоряжение откомандировать меня в школу младшего начсостава служебного собаководства. Пришлось осваивать новую науку и новую «технику» — четвероногую.

Два месяца довелось мне учиться премудростям проводника служебной собаки. И, пожалуй, одной из «достопримечательностей» школы, а находилась она в городе Коломыя, было то, что все там делалось только бегом. После подъема — бегом на зарядку, потом бегом на собачью кухню за бачками с завтраком, бегом с бачками в вольеры, к собакам. Маленькая передышка, пока они ели. Потом опять бегом мыть бачки в ручье, бегом на кухню, потом в свою столовую, на завтрак, на занятия. На территории школы курсантам разрешались два режима движения: бегом или строевым шагом.

Вот в таком жестком режиме прошел май, начался июнь. Мы вместе с моим мохнатым другом рослой сильной овчаркой Ашкарт довольно прилично осваивали премудрости «высшего собачьего» образования.

Июнь был жарким, настоящим летним. С нетерпением ждали мы каждого воскресенья. В эти дни можно было получить увольнительную в город. А это всегда приятно. Так же ждали мы и воскресенья 22 июня. Я особенно ждал этого дня, родители мне посылочку прислали, да и фотографии надо было получить. Отцу с матерью, любимой девушке свой курсантский пограничный «облик» отправить…

22 июня. День летнего солнцестояния в понятии астрономов. Не знаю, остановилось ли Солнце в этот день, но, по-моему, и оно должно было бы, вздрогнув, остановиться…

В 4 часа утра всех курсантов школы словно вихрем смели с коек раздавшиеся неподалеку сильные взрывы. Не ожидая команды, все выскочили на улицу. Но дневальный, невозмутимо стоявший на своем обычном месте, ничего, кроме размышлений: «… да это на аэродроме, там вот рядом, учебное бомбометание было. Странно только… с санитарных самолетов бомбили» — сообщить не мог. Кто-то спросил:

— Почему это ты думаешь, что с санитарных?

— Как почему? Кресты у них были на крыльях!

Один из курсантов, весьма уважаемый в нашем взводе за политехническую эрудицию, несколько побледнев и почему-то начав слегка заикаться, тихо произнес:

— Ребята, если кресты на крыльях, — это немецкие самолеты…

Так началась война. Великая Отечественная.

ФРОНТОВЫЕ ДОРОГИ

Через несколько часов об этом перед застывшим строем курсантов говорил и начальник школы.

До 1 июля мы находились в