Пирамиды - Виталий Александрович Жигалкин

где попало: на станционных путях, на заводской территории — порой прямо под окнами частных домиков Нахаловки: взорвется вагон — и фундамента от этих домиков не найти.

При инспекторах, правда, выгоняли людей на улицу, за опасную зону, зимой увозили их к Дворцу культуры цементников, в тепло. Но всегда это было с криками, с руганью. Особенно активничал дед Митрофанов, бывший учитель, тощий, больной, злой.

— Я тебе, гад, дам! — задыхаясь от ярости и кашля, с кровати дотянулся он раз костылем до Михаила, когда тот с рабочими пришел выселять его. — Ты посмотри, что на улице: мороз под сорок, у меня температура…

Дед нарочно не одевался, лежал на кровати в одном исподнем, с мокрым полотенцем на голове, глядя огромными, черными, будто бы трупно провалившимися глазами, и трясся, как паралитик. Даже жутко становилось.

Но работа есть работа, как объяснил рабочим Михаил. Деда спеленали всей бригадой и унесли к автобусу. Он куда только не писал после жалобы, собирал под ними подписи, требовал «суда и следствия». И главным образом над Михаилом.

«А что, прикажете оставлять опасный вагон на путях из-за одного строптивого человека?» — легко и разом отписался Михаил во все инстанции.

Но от костыля у него долго болел бок — подозревали даже, что чуть ли не отбита почка.

Михаил задумал тупик образцовый: с эстакадами, с ограждением участка разгрузки колючей проволокой, с постовыми будками, с домиками для отдыха и обогрева, а главное, — он сумел застолбить для этого место среди болота, где на километр в округе не мог поселиться и построиться никто.

И именно на тупике Михаил и сорвался в первый раз. Ни денег, ни материалов, ни людей ему еще не выделили, а он уже развернулся вовсю: отсыпал полотно — гнал на болото машины со вскрышного уступа, переплачивал за километраж шоферам, где-то доставал — обменивал железобетонные плиты, сваи, набрал шабашников.

Гришу-крановщика, запойно вислоносого, горластого, поймать на заводе стало невозможно: с утра до вечера крутился он у тупика — будто бы случайно проезжал туда-сюда — все выжидал, когда Михаил махнет ему.

— Четвертачок-с!.. Такса! — сразу же, докувыркавшись до площадки по рыжим, расползавшимся под колесами глиняным навалам, предупреждал он, еще не зная, какая работа предстоит. — И только наличными.

— Я оформлю на тебя законный наряд, — пробовал было на первых порах осадить Гришу Михаил. — В зарплату получишь!

— Поищите дураков в другом месте! — оскорбленно орал Гриша, то выскакивая из кабины машины на землю и дергая за пояс мешком висевшие на нем штаны, то запрыгивая на подножку снова. — Наше вам с кисточкой… Ваш спецтуппк по мне хоть тыщу лет не будь. В гробу я его видал…

В табеле Гриша тоже не хотел значиться:

— Чтоб потом какой-нибудь дурак пальцем тыкал: на окладе, мол, а откуда наряд?

И Михаил шел на все: завел ведомости на подставных лиц, получал за них зарплату: сам же расписывался — левой рукой, правой, вкривь, вкось. Тот же Гриша проходил у него и как Николаев, и как Ананян, и как Игнатов.

С Гриши и началось: заломил однажды ни с того ни с сего пятьдесят рублей — хоть и загрузить-разгрузить надо было всего две плиты.

— Теща болеет… Сидорыч долг просит… Забор падает… — буровил он.

Но Михаил уперся:

— Нет. Только четвертачок-с, такса, как испокон с тобой условились…

Гриша, правда, отработал, но в тот же вечер в компании у пивного ларька горько плакал и жаловался на несправедливость, шмыгая и остервенело теребя свой распухший до баклажанной лиловости нос, — и слух об этой истории какими-то путями дошел до руководства…

Благо Михаил ничего не присвоил: все шабашники подтвердили потом, что лично получали деньги. Лишь Гриша отказался.

— Никуда не ездил, ничего не брал, — истово стоял он на своем. — Спросите хоть кого… На черта мне врать… В гробу я все это видал…

Грише мало верили, но Михаил доказать ничего не мог — и ему пришлось выплачивать все те четвертаки из своего кармана. Гриша после, все у того же ларька, сокрушался:

— Я думал, что заплатят мне… А они раз — и в кассу… Кабы знал, так… А то жалко ведь мужика — таскали кругом, сняли…

— А… а! Не переживай! — успокаивали его друзья-собутыльники. — Начальники — они что ваньки-встаньки: как ни повали — все одно поднимутся…

И на самом деле: уже вскоре Михаил работал начальником горного цеха цементного завода.

Тупик достраивал потом Вадим — хоть и медленно, несколько лёт, но зато при открытом финансировании, без нервотрепки — и небольшой, лишь для своего завода.

Михаил постоянно подзуживал его:

— Плюнь на все — развернись, сделай всем на загляденье. А потом направь надзор на заводы — осторожненько, конечно, намеком… Подключи хоть того же неистового деда Митрофанова. Тот до ЦК дойдет. И они в твоих руках!

Он вряд ли надеялся, что Вадим станет поступать по его советам — они, слава богу, знали друг друга не один год — и получалось, что распалял только себя: выныривал вдруг из глубокого кресла, начинал носиться по комнате:

— А… а, черт с тобой!.. Как хочешь!.. Может, может, ты и прав… Но я вот так не могу!.. Не могу, понимаешь?! Что значит ждать, куда кривая вывезет?

Но потом случилось ЧП на мраморном карьере: вагон со взрывчаткой по ошибке загнали прямо под экскаватор, на погрузочный тупик, — и врезались им на полном ходу в пустую платформу. Вагон сполз под насыпь, но не опрокинулся и не взорвался — провидение спасло, что ли, всех: и отделочный цех, полный народу, и конторских, и экскаваторщиков. Пострадал только охранник, что стоял в открытом тамбуре с винтовкой: он спрыгнул, когда вагон взгромоздился на платформу, и сломал руку, но от страха, не чуя боли, успел убежать чуть ли не на километр в гору, к лесу — на таком расстоянии, как объяснял он после, по его каким-то подсчетам, взрыв вагона ничего бы с ним не сделал.

И вот тогда-то и была создана комиссия облисполкома по «очагам опасности». И комиссия решила: сделать один склад взрывчатых материалов, один тупик, одного хозяина взрывчатки на всю округу.

Участок Вадима был самый крупный — на него и пал выбор.

— Сбылась мечта идиота, — ехидничал Михаил, потирая руки. — Совсем как у О. Бендера, когда тот получил свой вожделенный миллион…

Вадим молча сносил его насмешки…

Да, он хотел когда-то стать начальником управления. И в этом, наверное, не было ничего противоестественного: все живое стремится расти, подниматься.

В общем-то, начальником он мог бы стать давно