Одноклассники - Виллем Иоханнович Гросс

Ирис, именно ирисы, — ответил Эйно с нежной улыбкой, но его лицо сразу стало озабоченным. — Жаль, у нас в Вана-Сиркла их не выращивали. Боюсь, что старикам захочется привезти оттуда разные другие многолетние цветы, и попробуй им объяснить, что стильно, а что нет.

— Ах, зачем заранее беспокоиться. Там так много земли и свободного места! Интересно, я бы никогда не поверила, что буду жить в таком красивом доме. Просто неловко.

— Неловко? Почему неловко?

Ирена ответила не сразу: ведь в ее скорбный день она сама выразила желание, чтобы они больше никогда не говорили о Пальтсере. Но сейчас она невольно подумала о том, как Пальтсеру живется в общежитии, и от этого возникло, чувство неловкости.

— Видишь ли, Эйно, не все живут в таких условиях.

— Верно, — ответил Эйно после долгой паузы, разглядывая опустевшие книжные полки. — Не все живут в таких условиях. Но что мы можем поделать в данный момент?

— Мы, конечно, ничего.

— А во-вторых, взгляни с моей точки зрения — разве у меня есть все, чего я хотел бы? Ты изучаешь специальность. А я только мечтаю об этом, потому что мне всегда доставался такой воз, что еле сил хватало тянуть.

Целая полка книг по экономике ожидала упаковки. Эйно собирал их в течение многих лет, но успевал лишь перелистать, дальше дело не шло.

— Вот они — стоят и пыль собирают, — прибавил он с глубокой грустью.

Ирена поднялась с дивана и, подойдя сзади к сидяшему в кресле мужу, обвила его шею руками.

— Иногда мне так жаль тебя.

— Но ведь так и есть, Ирис, чего там скрывать. Я не брюзга, но порой горько делается. Не хватает времени ни во что углубиться. И так постоянно. Сначала в ЦК. Ты же знаешь, как меня там заездили, затыкали мною все дырки. После партшколы я сразу решил: как только освоюсь в министерстве, подам документы в политехнический институт. А потом попал на нынешнюю работу. Если б ты знала, что мне пришлось проделать, чтобы хоть как-то ориентироваться в этой каше.

 — Значит, этой осенью ты еще не решишься начать?

— Теперь-то я уже знаю, что к чему, и работа более или менее налажена, можно бы попробовать, но...

— Что — но?

— Уже намекают на новое назначение.

— Опять? Куда?

— Совет Министров.

— Послушай, неужели ты не можешь им объяснить? Если так пойдет дальше, ты останешься на административной работе, без специального образования. Что это за перспектива?

— Кому я пойду это объяснять? Да и каким образом, если я сам прекрасно понимаю, что эти перемещения до сих пор были достаточно обоснованы. Когда занимаешься кадрами, неизбежно сам начинаешь понимать и других, кто, так сказать, распределяет кадры. Это не просто. Самые противные типы — те, кто в личных интересах не хотят идти туда, где они больше всего нужны, или сторонятся той работы, на которую они способны. Не хочется быть таким. Не хочется, и все-таки, как видишь, иногда душа болит. А ты говоришь о квартире. Что значит одна квартира! Если мне наваливают на шею кучу служебных забот, имею же я право требовать, чтобы мне облегчили заботы личные. Просто для того, чтобы работать продуктивнее. Я перевезу в город больного отца, у меня будет одной заботой меньше. Это поняли и дали нам квартиру, отвечающую нашим потребностям.

— Ты, конечно, прав, Эйно.

— И все-таки...

— Нет, определенно, ты прав. Меня только беспокоит, что тебя снова переводят. Я знаю, что это значит.

— Пока не следует нигде говорить об этом.

— Ну конечно, я же у тебя не какая-то начинающая жена! — Ирена попыталась шуткой отделаться от трудной темы. Сейчас не время было говорить о тревогах и заботах. Грузчики ведь не станут носить скарб в неупакованном виде. Для них надо подготовить ящики и свертки.

Около шести часов вечера зазвонил телефон. Ирена побежала к нему из другой комнаты. Она боялась, что мужа куда-нибудь вызовут, и готова была соврать, что Эйно Урмета нет дома. Но он уже успел сам взять трубку.

Теа Раус становилась почти невыносимой. Только вчера вечером она полчаса болтала по телефону о том, как продолжалась вечеринка после ухода Урметов и Алликмяэ. Все это, конечно, под вежливым предлогом — узнать, как ее гости добрались домой. Сегодня с ней, видимо, что-то случилось, она говорила так тихо, что Эйно приходилось просить ее повторить сказанное. Но когда в конце концов из ее сбивчивых фраз стала понятна суть известия, Урмет невольно спросил:

— Это правда?

Конечно, правда. Такими вещами не шутят.

Вяйно Алликмяэ уже нет в живых.

Эйно положил трубку на рычаг.

— Что случилось? Сядь же наконец, на тебе лица нет.

Эйно опустился на стул, но там стопкой лежали тетради, и он снова поднялся.

— Теа звонила...

— И что?

— Ужасное несчастье. Алликмяэ...

— Алликмяэ?!

— Вчера вечером он снова пришел к Раусам, совсем пьяный. Сегодня перед обедом стал чистить свой револьвер. Валли была в магазине...

— Он застрелился! — воскликнула Ирена глухо.

— Чистить оружие после того как два дня пил! — Эйно поднялся. Он словно догадался о чем-то. — Эти проклятые кошки!

— Какие кошки?

— Кошки там, на улице. Не будь этих кошек, едва ли он стал бы сегодня чистить пистолет.

Ирена сидела на краю кушетки, обеими руками держась за сердце. Только теперь она поняла, о чем думал этот скуластый человек, когда бормотал свои странные просьбы. Будьте всегда дружны с Валли, никому не говорите об этом, даже Эйно. Это было его завещание.

— Бедная Валли!

— Она сейчас у Раусов.

— Мы сейчас же поедем туда.

— Да. Если ты в состоянии.

— Я? Подумай только, что должна сейчас переживать Валли!

— Она, по словам Теа, не в себе. Мы должны поддержать ее, чтобы она скорее оправилась.

— Да. Поедем скорей.

Они добрались трамваем до центра, втиснулись в переполненный автобус. Пока ехали, каждый думал о своем. Эйно все еще не мог отделаться от чувства злости на водку и кошек, чувства такого мелочного на трагическом фоне смерти. По его мнению, тут завязался