Лета Триглава - Елена Александровна Ершова

Василиса, и есть тот заповедник. На одном из ярусов стоит, защитным куполом накрытый, и движутся по куполу месяц да звезды, да Сваржье око. Для того так сделано, чтобы не дать яду распространиться дальше и сберечь тех, кто спит в своих скорлупках.

— Богов?

— Их в том числе. Только, если хорошенько подумать, напрасно мы мечтаем. Пробудятся боги — разгневаются, сотрут Тмуторокань, раздавят защитный купол и люд погубят. Боялся я этого раньше, а теперь за тебя больше всего боюсь.

— А если не будить?

Хорс снова тяжко вздохнул. Мерцание в его зрачках утихло, рука скользнула с Бесиного плеча.

— Устал я что-то, Василиса, — сказал и отодвинулся, помрачнев. — Отдохнем немного. Хвата вот что-то давно нет. Неужто плохие вести принесет?

Вздохнув, Беса прилегла рядом, положила голову Хорсу на колени. Тепла будто меньше, да все равно уютно. Кажется, придремала. И снились ей бескрайняя чернота и полыхающие огневые шары, среди которых плыл, точно подхваченный потоком листок, огромный челн без парусов. Пылали шары, обжигали лицо. Застонав от жара, Беса очнулась и не скоро поняла, что над головой взволнованно кружит да мерцает вернувшийся оморочень.

— На восток, говоришь, — услышала слабый голос Хорса. — Сам не дойду, Василису бы вывести.

Хват запульсировал, то приникая к плечу лекаря, то отдаляясь от него.

— Не хватит, — продолжил Хорс, точно отвечая на вопрос. — Все, что выкупил, я Аспиду отдал, а часть на просвечивающую трубку извел, мне самому на пару часов работы осталось.

— Чего осталось? — подняла голову Беса.

В лице Хорса — ни кровинки. Губы едва шевелились, выталкивая слова.

— Проснулась? И к лучшему. Уходить тебе нужно, Василиса. Полуденницы на наш след вышли, с прежнего пути свернули, теперь сюда скачут. Даньшу в овраге спрячем, а ты беги, Хват выведет до Копылова.

— А как же ты? — она ухватилась за драную Хорсову рубаху.

— Придумаю что-нибудь. Не бойся, огневицы меня не тронут.

— Как же не тронут, когда ты в государственной измене да вероотступничестве обвинен!

Беса вскочила, озираясь.

Воздух напитался зноем. В жарком мареве подрагивали листочки осин. Голова плыла, и плыло над лесом Сваржье око, выглядывая беглецов сквозь ельник.

Хорс взял Бесу за плечи, и сердце заныло, точно в него ткнули раскаленной иглой.

— Послушай, Василиса, — сбивчиво заговорил он. — Я тебе не лгал, когда признавался, что ты стала мне дороже всего на свете. Нет на земле ни птицы, ни зверя, ни рыбы, ни твари живой, которую я мог бы назвать столь же драгоценной, как ты, моя люба. Любил тебя сначала, как спасение, потом — как сестру, и вот теперь — как девушку.

— Я тоже тебя люблю! — всхлипнула Беса, цепляясь за лекаря. — Люблю тебя, Яков! Мы все преодолеем! Уйдем на Ирий! Спасемся, слышишь?

— Одной любви мало, — продолжил тот. — Ведь не зря оттолкнул тебя тогда, не для того, чтобы причинить обиду, а потому, что слишком разные мы с тобой.

— Я знаю, — шепнула Беса, сглатывая слезы. В груди саднило, веки щипало, точно в них насыпали углей. — Все, что говорил, запомнила. Видела, как ты колдовал. Предков моих помнишь, в старого бога веруешь, на небе был, и Гаддаш тебя слушается.

— Не слушается. А на помощь пришла, потому что я обещал ее вызволить, ведь старшие боги только и мечтают, как Тмуторокань на корню уничтожить, а я… я не могу. Ни тогда не мог, ни теперь. Особенно теперь, когда тебя встретил. Только напрасны все мечты, не спрятаться нам и не быть вместе. Уходи одна. Так спасешься…

Он не закончил.

Земля задрожала под железными подковами. Хлестнула по ельнику огневая плеть, и хвоя вспыхнула, точно от дыхания Железного Аспида.

— Беги! — Хорс оттолкнул Бесу от себя и поднялся во весь рост, пошатываясь.

Со свистом и гиканьем выскочила из чащобы всадница. Конь под ней поднялся на дыбы. Ноздри выдыхали клубящийся пар, жесткие надкрылки взрезали воздух, как мельничные лопасти.

Хват бросился полуденнице в лицо.

Искры рассыпались по забралу, подпалили воротник, но богатырша сбила огонь рукавицей и снова подняла плеть.

Беса отскочила — вовремя.

Огненная нить ударила там, где она сидела. Земля так и рассыпалась комьями, брызнули в лицо хвоя и сор. Сквозь марево Беса видела, как в шуйце Хорса блеснул самострел.

— Хотел бы знать, — заговорил он, — на каком основании, сударыня, вы нападаете на честных паломников?

Полуденница не ответила.

Взнуздав коня, подняла его на дыбы, и подкованные железом копыта ударили Хорса в грудь — самострел выпал из шуйцы и заскользил по хвое.

Беса ужом бросилась к нему.

— Управляться умеешь? — услышала слабый голос Хорса. — Там рычажок. С предохранителя снимешь, потом стреляй!

Руки у Бесы тряслись, но рычажок нащупала. Нажала, как видела, на спусковой крючок — грохнуло в замершем воздухе, будто громом, ударило в плечо.

— Зови Гаддаш! — перекрикивая гром, завопила Беса. — Немедля, слышишь?!

Закашлялась от пороховой вони и першения.

Повторно выстрелить не успела.

Сзади налетела кавалькада. Плеть закрутилась вокруг запястья, и Беса закричала от боли — кожа пошла волдырями, и самострел помимо воли выскользнул из пальцев. Беса упала на колени, закрывшись руками, но видела, как двигаются губы Хорса — видно, внял ее мольбам, шептал молитву.

— Именем княжича и Оком Сварга! — раздалось над головой. — Берем в полон! Сопротивляться напрасно!

Огненный хвост закрутился вокруг тела, рубаха пошла черными проплешинами, расползаясь, грудь обожгло. Сквозь слезы Беса видела лишь крупы коней, да дым, да алые сполохи. В тех сполохах лежал навзничь Хорс. Тряпица на культе обуглилась, и там, где должна быть изуродованная плоть, Беса увидела…

Она задохнулась, не веря, не понимая, не желая признать. К щекам прилила кровь, сердце стало золой, и девушка застонала — от боли и горя, что омыли изнутри жаркими волнами.

— Яков… Яков!

Она звала — и не слышала собственного голоса.

Обессилевшую, ее потащили по хвое, точно куль. Лицо кололи ветки, но Беса не чувствовала, а только слышала припавшим к земле ухом, как глубоко-глубоко внизу что-то проворачивается с железным хрустом.

— Того, обморочного, тоже брать? — слышались высокие голоса.

— Тащи и его!

— За девку награда обещана! А этих куда?

— В Китеже разберутся!

— Однорукого щадить не велено!

— Нет! — простонала Беса.

От нового подземного толчка страшно заржали кони.

Почва вздыбилась, раскрылась, будто рана. Из разлома выхлестнул шипастый хвост. В мгновенье подрубил китежскому коню все шесть ног, животное закричало, совсем как люден, и грохнулось оземь. Всадница полетела кубарем, но встать не успела — черный коготь пронзил ее нагрудник, и Беса только видела, как распахнулись голубые, как небесный шатер, девичьи глаза. Распахнулись — и затянулись смертной пленкой.