Лета Триглава - Елена Александровна Ершова

Глава 24. Дела давно минувших дней

Испив густого брусничного отвара Василиса успокоилась и уснула. Хорс понимал, что на такой диете девушка долго не продержится. И без того — бледная и худая, в чем душа держится, а все туда же, гоношится. Долго не могла поверить, что Хорс обманом выкупил ее жизнь за плошку людовой соли и обещания награды. Поверив, снова плакала, просила помочь Даньше, и Хорс обещал, что поможет. Пока Василиса спала, обработал парню раны, перевязал, как мог, подолом да рукавами собственной рубахи. До городища надобно добраться, и как можно скорее — будет там и кров, и пища. Хват помог натаскать лапника, соорудив какой-никакой шатер. И то ладно — шла креса, не задерживаясь, ладья-месяц исправно плыла по небесным рельсам, невидимым простому глазу, только позванивали цепочки, да наливался теплым хмелем воздух. Одно худо: по следу могли идти соколы-огнеборцы, а то и богатырши-полуденницы, чьи плети да серпы в умелых руках были страшнее пищалей. А еще разгневанная Гаддаш то и дело сотрясала землю, ворочаясь в болотных хлябях и насылая дурные сны.

Василису у костра разморило, коса растрепалась — в нее набилась хвоя да трава. Хорс всю ночь просидел рядом, вслушиваясь в ауканья навок и тонкий плач игошей. Думал. Думки бродили странные, болезненные. Не ведал раньше, что может душа болеть, а теперь только глянешь на Василису — внутри так все и обмирает, но нет-нет, а приходили на ум слова Гаддаш: «Зачем обнадежил?»

Надежда — она ведь тоже бедой может обернуться. Видно, и впрямь прожил он среди люда достаточно долго, что и сам почти человеком сделался. Почти…

Сцепив зубы, возвращался к работе, вымарывая дурные помыслы.

Под утро сдал пост Хвату, а сам спустился к сожженной деревне, от которой сейчас остался котлован да обугленные стены. На кости старался не глядеть — смертей повидал довольно. Другое искал. В сюртук, связанный рукавами на манер мешка, собирал уцелевшие железные детали, трубки да сегменты — остатки Железного Аспида. Вот, чего не хватало ему в прежнем доме. Этого, да еще людовой соли. Из каждого найденного трупа попытался выцедить хоть щепоть, а что добыл — ссыпал в искореженную железную плошку. На первое время хватит.

Вернувшись, Хорс то так, то этак прилаживал железки одну к другой, скручивал проволочкой, гибким ивняком, оттирал копченые стеклышки. Работа шла медленно, и Хорс, помогая себе, как делали прежде люди, напевал старинную колыбельную.

— Откуда знаешь ее? — донесся сонный Василисин голос.

Она привстала с лапника, с опасением вглядываясь в сооружение из железа и стекла.

— Песню, моя люба? — отозвался Хорс. — Слыхал когда-то, очень давно, а когда и не упомню уже, да вот — на память пришла.

— Мне ее напевала матушка, — прошептала Василиса. — А той — ее матушка. И моя прабабка, и пра-, пра…

Свесила голову, оттирая щеки — верно, от слез. Хорс придвинулся ближе, поднес остатки отвара. Приняв плошку, Василиса приникла к его плечу и какое-то время сидела, вздрагивая. После вернула отвар Хорсу.

— Не нужно, — улыбнулся тот. — Сыт я.

— Как же сыт, когда и вчера не ел ничего! — буркнула Василиса. — Что Даньша?

— Спит пока, сердечный.

Она подползла к парню, погладила по щеке и по-сестрински поцеловала во взмокший лоб. Хорс улыбался в усы, поглядывая на Василису.

— Озябла, птичка? Иди, согрею.

— Как озябнуть, когда вокруг так и полыхало! — Василиса поежилась и вернулась на лапник. — Но с тобой и верно, уютнее. Вот бы, как Даньша поправится, уйти далеко-далеко. За реку Смородину, за тридевятые земли, где никто нас не ищет и не знает. Уйдем, Яков?

— Уйти, — в задумчивости повторил Хорс. — Пытался я, только от взора богов не укроешься, как ни старайся и сколько по свету не бегай. Да и обещался я.

— Что обещал? Кому?

— Люду. А больше себе самому. Уйду — и кто им поможет, несчастным?

— Чем же ты поможешь? Второй руки хочешь лишиться?

— Лишусь — так новую слажу. Вот вернется Хват с новыми деталями от Аспида, будет у меня железная десница, на людовой соли работающая. Ударю железной десницей — а из нее блиставицы и огонь разойдутся, ух! Хоть с самим Сваргом на честный бой выходи!

Василиса приоткрыла рот, потом пихнула Хорса в грудь кулаком.

— Шутишь все! А я и уши развесила. Одним словом — выползень!

Оба рассмеялись. Василиса скосила взгляд, с интересом из-под полуопущенных ресниц разглядывая механизм.

— А эта штука, поди, тоже на людовой соли работает?

— Тут другая система. Коли закончу — будет людову соль находить без вреда для людена. Наведу трубку, а она просветит насквозь, и будут видны и кости, и внутренности.

— Брешешь! — ахнула Василиса. — А зачем тебе знать про людову соль? Помрет люден, так и забирай себе, если гнева Мехры не боишься.

Хорс рассмеялся, и Василиса зарделась, отвернувшись.

— Понадобится соль, сударыня, так я возьму, верно понимаешь, — отсмеявшись, сказал лекарь. — Ну, а если не у всех она имеется?

— Как же без нее жить? Ты бы мог ходить да разговаривать без людовой соли? А?

— Я не смог бы, — согласился Хорс. — А ты можешь.

Глаза Василисы расширились, и она на всякий случай осенила себя охранным знаком. Мало ли, что еще наболтает этот странный барин. Впрочем, к чудачествам Хорса она привычная, оттого удивление быстро сменилось любопытством.

— Я не просто так искал тебя, — продолжил Хорс. — Говорил, что от количества соли зависит, вернется ли люден безмозглым шатуном или еще каким чудом. А ведь помню времена, когда самой Тмуторокани не было, и твою прабабку на руках держал, из огня вынес, когда все началось.

— Что началось? — одними губами спросила Беса.

— Перелом. Мир, когда земля остановилась, а боги пришли в Тмуторокань. Думаешь, милая, что Железному Аспиду мясо нужно, раз ему таких путников, как мы, жертвовали? — продолжил Хорс, распаляя Василисин интерес. — Ничуть нет. Аспид ведь — что железник-шатун. Ни плоти, ни крови, только соль по трубкам движется, а механизмы энергию перерабатывают, охлаждают до пара и через пасть выпускают в атмосферу. Не живой тот Аспид, как есть синтетический механоид. Из живых люденов только людову соль доставал и ею питался, если можно так выразиться. И все живое вокруг этим веществом пропитано.

— Как шатуны работают, я видела, — вздохнула Василиса, задумчиво наматывая волосы на руку. — И что соль есть душа и животворящее вещество каждый малец с гимназии ведает.

— Не ведает, откуда оно в Тмуторокань пришло и как в люденах очутилось, — усмехнулся Хорс.

— А ты ведаешь?

— Я