Окаянные - Вячеслав Павлович Белоусов

Ягода забыл, чтобы их глаза сверкали разом воедино при каком-то важном для дела успехе. Его же самого Сталин не замечал и после приветствий к нему не обращался, будто того вовсе не было в кабинете. Но однажды, когда вдруг занемог и Железный Феликс, Ягода был приглашён к Сталину один.

— Читал? — Без приветствия и паузы, лишь только закрылась дверь, Генеральный швырнул жидкую неприглядную брошюрку по гладкому чистому перед ним столу.

Не подхвати её Ягода, застывший навытяжку, шлёпнулась бы та на пол. "Проклятие вам, большевики!" — ужалило глаза название чёрными буквами с потрёпанной обложки. Ниже успел разглядеть: "Открытое письмо большевикам".

— Когда же наши доблестные чекисты закроют глотку этому подонку? — Злобный испепеляющий взгляд, казалось, пронзал насквозь, и враз замокла спина под кителем.

"В.Л. Бурцев[9]", — уловил он фамилию автора на брошюрке и мял, тискал её в кулаке, не замечая, как рвётся та, трухой сыпется к его ногам.

— Вот так поступить с ничтожеством обещал мне товарищ Менжинский. — Генеральный ткнул пальцем на мусор у его сапог. — Дождусь ли? Четыре года минуло, а о возмездии не заикнулся. Что скажете вы?

У Ягоды немели челюсти от сжатых зубов, он с трудом соображал, что ответить.

— Так и будете молчать, товарищ Ягода?

— Мои полномочия, товарищ Сталин, не позволяют мне… — забормотал наконец Генрих.

— Мы расширим ваши полномочия, если только в этом дело.

— Спасибо, товарищ Сталин.

— Не надо меня благодарить. Не я один давно дожидаюсь от вас хорошей работы. Реорганизовали мы ВЧК, теперь ГПУ и что же? Где результат? Его требует всё Политбюро. Вся наша партия ждёт. — Голос Генерального был угрожающе тих, фразы произносились с заметным акцентом и значительными паузами, пугая зловещим змеиным шипением, однако, казалось, они колокольным звоном бились в ушах, отражаясь эхом от стен.

Ягода инстинктивно опирался пальцами на стол, чтобы не пошатнуться, устоять на ногах, те, подрагивая, подкашивались.

— Что вам мешает? Или кто?

Генриха прошиб пот, он чувствовал, как мокрятся и уже набухают надбровья, но не смел шевельнуть рукой, чтобы смахнуть капли с лица.

— Я пригласил вас не в молчанку играть.

— Задача ликвидации врагов за рубежом, товарищ Сталин, не в компетенции моего отдела, — смог он выговорить. — Я не владею…

— Плохо, что не владеете, — перебил Генеральный. — Вы же член Высшей коллегии?

— С сентября двадцатого, товарищ Сталин.

— И исполняете обязанности заместителя товарища Дзержинского вместо больного.

— Не совсем так… — замялся Ягода. — Нет приказа.

— Это неважно. Я вот владею ситуацией тоже без приказа, — шутил он или балагурил со злости, разобрать было невозможно: усы топорщились и жёлтые прокуренные зубы дрожали в оскале, но, казалось, он больше готов был укусить, нежели улыбаться.

Ягода учуял фальшь: Сталин входил в состав Высшей коллегии ВЧК с первого дня её образования, он был делегирован туда Центральным комитетом большевиков и с тех пор не выпускал её деятельность из-под своего пристального внимания, вникая даже в особо секретные вопросы.

— Значит, не доверяют вам, раз не знаете о моих поручениях, — прихлопнул ладошкой по столу Генеральный.

— Нет, товарищ Сталин… то есть да, — заторопился с ответом Ягода, запутался и смутился. — Я хотел сказать, что недоверия к себе не замечал.

— А ведь чекисту надо бы примечать всё, — поднялся из-за стола Генеральный, покосился на него, сделал шаг ближе. — Присаживайтесь, товарищ Ягода. Мы, помнится, встречались с вами раньше. Под Царицыном? Не забыли?

— Так точно, — дёрнулся подняться Генрих, но Генеральный уже был за его спиной и жёсткой ладошкой по плечу прижал вниз. — Тогда вы произвели на меня приятное впечатление.

— Спасибо, товарищ Сталин.

— Теперь, значит, ваши орлы охраняют здоровье и покой Ильича в Горках?

— Так точно. Под мою ответственность. По рекомендации товарища Петерса старшим группы охраны назначен большевик, латыш Пётр Пакалн[10], в органах вэчека с 1919 года. Ответственный за охрану — член коллегии Абрам Беленький[11].

— Знаю, знаю… С товарищем Беленьким знаком. Справляется. Даже чересчур. Товарищ Крупская как-то жаловалась, что её не всегда допускают к Ильичу. Допекают в прогулках. Лезут в почту. Не прислушиваются к советам профессора Фёрстера[12].

— Но есть постановление Политбюро, товарищ Сталин…

— Всё правильно. Так и действуйте впредь.

— А доктор Фёрстер к тому же настаивает на долгих прогулках.

— Всё верно. Я с ним встречался. Его мнение — Ильичу свежий воздух и отвлечение от лишних мыслей, газет и всякой писанины — лучшее лекарство. За этим надо следить. Он грибки любит. Вот пусть их и собирает.

— Я приму меры.

— А женские капризы понятны, но вот любые треволнения товарищу Ленину смертельно опасны. Я так ей и объяснил. Только почему ограничения на посещения вождя не для всех?

Жёсткая ладошка опять пресекла попытку Ягоды вскочить на ноги.

— Но тогда к Ленину приезжал Феликс Эдмундович, товарищ Сталин.

— И что же? Решение Политбюро по этому непростому вопросу принималось всеми членами. В том числе голосовал и товарищ Дзержинский. Значит, должен исполнять.

— Мне докладывали, но я счёл…

— Вы допустили промах. И к тому же скрыли от Политбюро.

— Я…

— Не с кем посоветоваться? На то есть Генеральный секретарь, если до Политбюро далеко.

— Виноват, товарищ Сталин.

— В партии не может быть исключений ни для кого. Решение Политбюро — это приказ. И он распространяется на всех.

— Виноват.

— Я всегда на месте. Не стесняйтесь, — похлопал его совсем по-дружески Генеральный. — А то будете помогать Ильичу грибки собирать…

— Спасибо, товарищ Сталин. Больше подобного не допущу.

— А как же вам удалось оказаться в подчинении товарища Дзержинского? — услыхал из-за спины Ягода и вздрогнул, не успев расслабиться.

Сталин уже стоял у окна и раскуривал трубку.

— У Подвойского в военных инспекторах у вас получалось. И Управляющим делами зарекомендовали себя у него неплохо?..

Ягода молчал, зловещие "грибки" смутили его.

— Яков Михайлович ваш родственник?

Ягода почувствовал, как теряет под собой опору, он словно провалился в пространстве, всем нутром ощущая, что падает в пропасть; с открытыми глазами он ничего не видел, только пустота и ужас вокруг, в горле пересохло, подступало удушье.

— Жаль, товарищ Свердлов был замечательным человеком и прекрасным руководителем, — вернулся к нему слух. — Настоящий большевик. Мудр не по годам. Горько, что ушёл от нас рано, до конца не раскрыл своих возможностей. Я с ним дружил, в ссылке довелось быть вместе.

Ягода оживал, жизнь возвращалась к нему вместе со спасительным дыханием, он слышал, как бешено стучит кровь в висках.

— Рано, очень рано мы его потеряли, — голос звучал без интонаций откуда-то сверху сам по себе, деревянный голос без эмоций. — Достойной замены не найти. А ведь теперь