Courgot - Евгений Владимирович Сапожинский

черном пальто с белым воротником, — до чего ж старомодно, а коляска была вполне модерновая, сиренево-рвотного цвета. Такой красивый цвет был у Ленкиной блевотины, когда она гостила у шурина (или деверя? Черт поймет эти отношения людские, правильно говорит Марк, что нужно читать Моэма) и пережрала самогонки. Ленка сделала еще один шаг, но было поздно: мерзкий визг тормозов ворвался в уши прекрасной принцессы, и ее худощавое тело хлопнулось на капот серого джипа, уже практически замершего. Урод, грязный урод (так думала Ленка спустя некоторое время), этот водитель, не умеющий отличить право от лево. Он выскочил из машины и начал глупо причитать: мол, еду я и никого не трогаю, а тут эта девушка на дороге. Зачем она бросается под колеса, под колеса моего прекрасного автомобиля? Я его, только, понимаете, перекрасил, и денег заплатил изрядно. Девушка, вы живы? Не сильно ушиблись? Ну вот и отлично. Что вы делаете вечером? Может быть, встретимся в кафе? Тут неподалеку есть одно очень неплохое заведение — адрес я знаю. Что, блль, вам не нравится моя идея? Ну и ххх с вами, поеду-ка я дальше.

Свет опять переключился. Лене помогли подняться и довели ее до тротуара. Вот сволочи, думала Курго, эдак и до работы не доберешься. А времени без пятнадцати десять. Начальница будет лютовать, она явно не читала «Превращение» Кафки. Ленка, впрочем, тоже не читала новеллу. Но понимала, что на работу идти надо. «Хорошо этому Недозванскому, — думала Лена, опираясь о добросердечного дядечку, который услужливо подал леди руку, — сидит себе дома и мудохается со своим компьютером. Когда ему становится скучно, этот пидарас идет в гости к Олегу, другому пидарасу, и они начинают тереть свои пидарастские темы. И каждый пытается убедить другого, что его темы менее пидарстские, чем темы собеседника. Да, этот водила мог бы сказать так: мля, ни хера путного из этой философии не выйдет. Да говно все это. Дурацкая история — и со мной, и вообще весь этот мир дурацкий. Ну и плевать. Врежу-ка я этой суке назло, пива. То есть врежу-то я себе. Время еще есть».

Улица. Ларек

Курго пьет пиво.

Недозванский

— Ты все еще любишь меня? Ага. (Пауза.) Ништяк! (Еще пауза.) А не кажется ли тебе, что ты попала в какую-то западню? Не находишь ли ты, что мы не в своем уме, а танцуем под чью-то партитуру, а? Сколько лет я отдал этому дурному театру, я наблюдал свои сны, ты знаешь, что это такое — не в гостях находиться, а быть главным героем в своих снах? Ты говоришь, что нужно взять себя в руки, болезнь — это только расслабленность. Да это я говорю! Мать твою так, раз так и раз эдак! Ты есть — или тебя нет? Болезнь, любая болезнь — это слабость духа, отсутствие воли, и все тут! Так? Та-ак! А когда ты надумаешь умирать — ведь ты не спросишь ее, смерть, не спросишь волю, ты просто тихонько загнешься. Что? По-твоему, это чушь? Говоришь, что любишь меня? Я сам это придумал.

Индикаторы уровня доходят до минус семи.

Ленка

Ленка работает. Она фасует чипсы.

Опять Недозванский/Ленка

— Дерьмо. Все вы, бабы, дерьмо. Ни черта вы не можете. Восемь лет — мы прожили с тобой восемь лет — а что толку? Погоди, я что-то тут нашел. Да? Это я сам себе. Это ты, Ленка? Да, черт, это не тебе! Опять ты, безумная? Скайп дурит? Какое эхо? Выруби динамики! Погоди! Не тебе! Ну что случилось?

Ленка

Прижимая к уху телефон, Ленка пытается говорить с Недозванским.

— Очень соскучилась по тебе, Марек.

— Что ж, я тебя жду.

— Можно задать тебе вопрос? Я приду?

— Дурацкий вопрос. Ты уже спросила.

— Это честно?

— Ты дура? И почему пытаешься уточнить: честно или не честно? Я тебе когда-нибудь лгал?

— Нет. Никогда.

— Ну конечно, можно.

Путь домой

Воткнув наушники, Лена послушала немного музыку, но ей не понравилось. Дорога домой была загадочна и психоделична. Электричка ехала длинно и частично криво, а музыка кончилась задолго до места прибытия. Теперь предстояло идти пешком около четверти часа. Чертов снег сиял при лунном свете. Перевернув кассету, Ленка попыталась еще раз включить плеер — но дурная машинка издала только жалкий сип. Да и хрен с ним, у Недозванского есть стоваттные колонки. Н. включит то, что надо. Скорее бы дойти.

Вот и мой дом — но я не буду заходить туда, пойду-ка я к этому хренову мужику, у него есть музыка. Есть стоваттные колонки, эквалайзер и ламповый усилитель. По крайней мере, он говорил, что ламповый. Колонки орут у него хорошо. И мы послушаем блюз. Он даст мне что-нибудь пожрать, а потом, конечно, включит блюз. И мы будем тащиться при свечах — конечно, блюз он включит. Осталось совсем чуть-чуть, каких-нибудь сто метров.

Курго понимала, что путь ее нелеп и смешон. «Надо выпить, — думала Курго. — Маркуша наверняка что-нибудь припас».

— Ну и бред! — возмутилась Ленка, хлопнув тонкой пачкой отпечатанных листов по столешнице. — Полная лажа! Это — не я! Говно! Поебень стопроцентная, понял?! Все это было не так!

— А как было? — засуетился я, хватаясь за ручку.

— Во-первых, всю эту сцену с джипом ты придумал, не было ее! Ну, дальше. — Курго зашуршала страницами. — Не было сцены с этим, с сейшном, так ты его назвал? — Критик грозно нависал надо мной, исключая любые апелляции. Я затух. — Бля-я!

— Ты же знаешь Олега, — орнул я, — это что, неправда?!

— Да ты же ведь, ты же, блядский мудак, просто обосрал меня, выставил полной идиоткой!

«Уж какая есть, — мозганул я сумрачно, — что, правда глаза колет?»

Курго искала в бессильной ярости принтер, чтобы его расхерачить, как будто именно он был виноват в напечатанном. «Кэнон» как был на работе, так там и остался, счастье японскому интеллекту.

Дай мне в лоб, сестренка. Отвори, сестра моя… Короче, отвали. Хэммил. Я буду валять дурака… Или ностальгировать. Или заниматься хрен знает чем еще.

Налил, выпил и осуществил.

— Что ты там делаешь? — Ленка обеспокоилась: какой-то ее комментарий остался без внимания, и что-то булькнуло куда-то мимо ейного, говоря по б… — интеллигентски, желудка. Кто-то выпил сам по себе, и это было оскорбительнее, чем транспортировка в рот вареной сардельки мимо пасти жадного обожравшегося кота. Я проигнорировал вопрос, надумав принять никотина. Приканчиваю вторую пачку за