Палачи и придурки - Юрий Дмитриевич Чубков

Георгий Николаевич маялся. Улучив момент, прокрался все же к мастерской, торкнулся плечом и грудью, но запертая безнадежно дверь отринула его, оттолкнула прочь. Запертая дверь — существо отвратительное, с дурными манерами милиционера. «М‑м!» — застонал Георгий Николаевич и пнул ее тихонько ногой. Из небытия же, сквозь черные непроницаемые очки за ним следил заинтересованно лжеводопроводчик.

А в гостиной шум как-то словно бы споткнулся, словно бы катилось, катилось колесо и накатилось на препятствие — не остановилось еще, но скособочилось, завихлялось. Взоры гостей один за другим обращались во главу стола, где Всеволод Петрович, подавшись вперед, приподнявшись на стуле, просил глазами внимания к своей персоне. «Учитель сказать хочет, тише, учитель...» — прошелестело.

— Друзья, — Всеволод Петрович подпер щеку тонкими и длинными, необычайной чистоты пальцами так, будто у него болели зубы, обвел всех недоуменным грустным взглядом, — мне это не нравится. Не нравится противостояние. Прежде чем бросить камень во врага своего, подумай, не бросаешь ли ты его в самого себя? Мы с вами врачи... почти все, — улыбкой он испросил прощения у дам, жен коллег своих, — и нам ли не знать, что за процессы творятся в человеческом теле, нам ли не знать, что состоим мы из тех же частиц, из которых состоят вода, земля, воздух, что жизнь человеческая есть лишь определенное состояние разумной материи. И разделение, согласитесь, условно, противоестественно. Где, в какие времена человечество утратило ощущение единства с природой и внутри себя? А ведь было, было это ощущение! Идея всеединого Бога тому подтверждение. Вспомните: «Не судите да не судимы будете». Тут вот что: осуждая ближнего, осуждаешь и себя самого, помни об этом. Убивая, убиваешь и частицу своей же плоти. Уничтожая природу, земную плоть, уничтожаешь и свою плоть. Истрачивается, слишком быстро истрачивается эта плоть!

Слушали его. Кое-кто ироническую скрывал улыбку, но слушали молча, внимательно.

А Георгий Николаевич совсем истомился. Вылетели прочь остатки алкоголя, оставив муть и сивушные мерзкие мысли. Стоял он все так же в прихожей, якобы наблюдая за работой водопроводчика, подпирал задом стенку, но душа-то его молила о стопке и пребывала в отчаянии, а тело требовало горизонтального положения, поэтому сползал он потихоньку по стенке и вот-вот готов был прикорнуть прямо здесь, на полу. И не мог уйти, потому что надо было караулить благоприятный момент в застолье. Сознание его то затуманивалось, то просветлялось и в одно из просветлений он увидел, что водопроводчик манит его из ванной рукой.

— Что, друг, — странно заговорил водопроводчик, когда Георгий Николаевич досадливо приблизился, и вышло у него смешно: «сто, дрлуг», — головка бо-бо? И выпить хочется?»

Собрал Георгий Николаевич последние силы и гордо выпрямился.

— Это не вашего ума дело!

— Хо, хо, хо! Какие мы, однако, гордые! А ты не кипятись, пошли лучше по пивку ударим, полечим наши души.

Может быть, и подмигнул при этом водопроводчик лукаво и доверительно, но ничего невозможно было разглядеть за черными непроницаемыми очками. Черт знает, что за человек. А слово «пиво» бурю вызвало в сердце Георгия Николаевича, которое забилось тревожно и ликующе, к горлу подкатила сухость и понял он, что вся истина мира и смысл сущего заключаются в этом коротком и скользком слове.

— Не располагаю наличными, — похлопал он себя по карману, смущенно отворачиваясь.

— Жора! Что за счеты! — просвистел водопроводчик, закидывая на плечо свою мастеровую сумку. — Я произнес слово, я и угощаю. Так у нас водится в порядочном обществе.

Осторожно прошли они в прихожую, и когда уже открывали входную дверь, водопроводчик кивнул в сторону гостиной и прошептал на ухо Георгию Николаевичу:

— Шурин-то твой что, в новые Христосы метит?

Тот поежился, пожал плечами, головой покивал, что можно было понять и так и этак.

* * *

«Откуда он имя мое знает?» — недоумевал Георгий Николаевич, пока спускались по лестнице.

На улице вывернулся из-за угла, дунул им в лица, овеял хрустальной весенней стужей ветерок, словно поджидал их, сторожил. И тут же умчался с хохотом, шурша по асфальту бумажной дребеденью и прошлогодними листьями — казалось, будто пробегает мимо кто-то легкий и невидимый, даже слышался Георгию Николаевичу перестук копытец и лукавый козлиный смешок. Он со страхом оглядывался и втягивал голову в плечи.

— В пивбар пойдем, — сказал Виталий Алексеевич.

— Открыт ли? — Георгий Николаевич с неудовольствием уловил в своем дрожащем голосе подобострастные, униженные нотки. — Который все же-таки час? — он глянул зачем-то в небо, но там тоже темно и смутно было, как и в душе его.

— Спокойно, Жора! Запомни, предполагать худшее — значит заранее потерпеть поражение. Это, друг мой Георгий, философия неудачников. Шире шагай и тверже. Мы здесь хозяева.

И он подхватил Георгия Николаевича под локоть и в самом деле зашагал широко и твердо, так что тому пришлось семенить ногами, чтобы поспеть, и даже слегка повиснуть на его жесткой руке. «Нет, какой он, к черту, водопроводчик! — догадался наконец Георгий Николаевич. — Ну да все равно...»

Унылолицая и злобная толклась у запертых дверей пивного бара «Янтарь» очередь. Мужики прятали в воротники озябшие лица и исподлобья с тупым упрямством смотрели на потемневшую от времени и дождей дубовую дверь, на которой заляпанная, захватанная, как непотребная девка, висела табличка: «Мест нет».

— Ну вот, — огорчился Георгий Николаевич. Знаком был превосходно ему этот бар, знал он его порядки и повадки бесцеремонные пивных работников.

Однако не разделил его огорчений Виталий Алексеевич — крепче подхватил под локоть и повлек мимо очереди прямо к двери, глянув при этом на очередь все из того же непроницаемого небытия так, что никто не возразил, не произнес ни слова, только еще злобней стали взгляды и добавилось в них любопытство: а ну-ка посмотрим, как у тебя получится!

Виталий Алексеевич плечом и боком освободил себе у двери пространство и грохнул в дверь кулаком. Не удовлетворился и несколько раз еще нажал кнопку электрического звонка. Спустя мгновение завозилось за дверью, лягзнул отпираемый железный крюк.

— Что? Кто? — высунулся здоровенный лысоватый детина в запорожских усах. — Куда прешь, мор‑р‑р…

Но тут же глазки его спрятались за жирными щечками, и усы расползлись в стороны — увидел