Не вернувшийся с холода - Михаил Григорьевич Бобров

немного, и выглядели они явно стражей при исполнении. Зато людей с оружием просто море разливаное, едва ли не каждый.

— Да, — отвечая на вопросительный взгляд, Вал просто приподнял из ножен собственную саблю. — После мятежа разрешили вообще всем. Экзамен сдавай — и носи что хочешь. Получишь по голове — сам себе дурак. А вот безоружного тронуть считается теперь позором.

— А до… Мятежа?

Моряк и Ведьма синхронно нахмурились.

— До мятежа право на оружие имели только солдаты и аристократы, — проворчал Вал. — И, надо сказать, ваше слово “беспредел” очень точно подходит к тем временам.

— Сейчас времена другие, — снова зажгла улыбку Куроме. — Если кто посмеет напасть на безоружного, угрожать ему — все, кто с оружием, придут на помощь слабейшему.

— Командир говорит, — Вал убрал клинок, — лет через десять наиграются. Вырастет поколение, не привычное к обидам и оскорблениям, уже не будут увлеченно размахивать железяками. А для живущих сегодня оружие — символ. Им теперь можно, понимаете? Разрешено! Вы очень удачно… Хм… Приехали. Вот на шесть-семь лет раньше тут происходило… Такое…

— Приду-умала! — Куроме даже захлопала в ладоши. — Наверное, “Рейд” уже досняли?

— У вас тут и фильмы снимают? — от изумления Виктор чуть не прикусил язык.

— Конечно, мы же не дикие северяне какие-нибудь, — гордо кивнул Моряк. — Вот к вечеру приедем в центр, а там, наверное, уже премьера!

— Так а… Кино есть, а оружие только холодное?.

— Которое стреляет огнем, тоже имеется… — Куроме ловко перекинула из ладони в ладонь лакированные черные ножны с катаной. — Но в единичных образцах. И вот за него убивают без суда, на месте. Зато холодное носи сколько угодно. Хочешь уметь — учись, занимайся, не запрещено никому. С четырнадцати лет.

— У-у-у, — предсказуемо заскучали Тяп и Ляп, — кому год, а кому четыре года еще!

— Ничего, — вздохнул Вал. — Я вот в крутые и взрослые так уж торопился… Пока не попал. Это с холодным нарочно придумано. Совсем без оружия нельзя, но клинком на малой дистанции даже в горячке ссоры ты можешь причинить вред только небольшому числу человек и только вплотную. Великих мастеров, как Эсдес или сестрички…

— Я с Акаме, — без ложной скромности Куроме приняла горделивую позу, насколько позволяло сиденье.

— … Хоть и больше, чем вас — программистов — но всего-то раз в сто. Тысячи полторы. Да хотя бы и две: для сотен миллионов жителей Империи та же капля в море. А дай дураку бомбарду, он картечью может и полтысячи положить. Просто по пьянке. Так что холодное оружие — хороший обычай, — моряк погладил ножны собственной сабли. — Опять же, кто хочет в мастера, легко не пролезть. Занятия, режим — это и по жизни пригодится.

— Ага, — черноглазая улыбнулась ехидно. Видно, сам Вал не очень любил распорядок.

Земляне завертели головами по сторонам с новым интересом. Публика на тротуарах попадалась все ярче, фасоны становились все параднее. Анне показалось даже, что тут и взгляды веселее, и улыбок больше, чем на окраине — что нисколько не удивило, в центре всегда живут богаче и разнообразнее.

Но кино! Не может разница в культуре и техническом уровне держаться долго. Тут играем, тут не играем? В реальности, если только имеется преимущество, его используют сразу же, плюют на мораль, на последствия — лишь бы стереть противника с карты!

Анна не слишком стремилась разбираться в политике и войне — она вполне доверяла способности мужа огибать острые углы. Вот и сейчас — да, страна после войны. Но могли же вообще в этот самый мятеж попасть! Радоваться надо, что пронесло… А огнестрел, может быть, просто не требовался. Империя — сильнейшее государство. Как гласили выданные в карантине путеводители, войны на внешних границах ведут “небольшие части высочайших профессионалов, оснащенные могущественными артефактами-тейгу штучной работы”. Тут просто нет стимула совершенствовать огнестрел, лучше потратить время, ресурсы и усилия на новый способ развлечения, удовольствия. Выдумать новый сорт пирожных, или то же самое кино.

* * *

— Кино? Куроме, да ты просто чудо! Превосходная идея, ты даже не представляешь, насколько! — генерал Эсдес лично встречала ценных гостей.

Гости подустали с дороги, очевидно тонули в обилии впечатлений, откровенно засыпали на ходу. Виктор совершенно не представлял, что бы он стал делать, окажись вот так на автовокзале вечером, без опыта в местных реалиях, не разумея ни полслова на местном языке — даже в такой цитадели благополучия загнивающего Запада, как Нью-Йорк. Что уж там о Мехико или Каире! Вокзалы мегаполисов и сами по себе довольно криминальные места; ну а вокзалы мегаполисов спустя голодные пять лет после гражданской войны… В той же Москве на Ярославском, году так в двадцать втором, запросто могли менее хваткого проезжего скормить в пирожках более хваткому.

Так что предложение Эсдес — и помощь Енота, как источника всей затеи — пришлись к месту. Высадившись из дилижанса, Александровы поблагодарили кучера — уже по местному обычаю, короткими неглубокими поклонами. Так же молча, как ехал всю дорогу, ковбой тронул поля пыльного “Стетсона”, поклонился в ответ, шевельнул вожжами с кажущейся небрежностью. Вышколенные кони двинулись плавно и единовременно, вся восьмерка; Виктор даже на миг забыл где находится — настолько живым Диким Западом повеяло от уходящего в закат экипажа.

Затем Александровы повернулись к очередному новому ночлегу — некогда собственному дому генерала Эсдес на одной из центральных улиц самой Столицы. В темноте быстро наступавшей ночи вымотавшиеся гости не разглядели ни архитектуры каменной громады, ни резьбы, ни статуй, ни витых каменных сердечников оконных переплетов. Генерал (все в том же вызывающем наряде, который Анна обфыркала еще в Ратуше карантинного лагеря) приглашающе махнула рукой с невысокого крыльца. Все так напомнило курортную гостиницу в Таиланде или добротный, с душой, отель на тех самых Канарах, где Александровы, бывало, позволяли себе провести отпуск — что Виктор и Анна привычно наклонились подхватить сумки!

Сумок не оказалось; мир был все-таки другим. Слитно вздохнув, земляне последовали на крыльцо, (тут Моряк и Ведьма исчезли, но за усталостью этого никто не заметил) затем по темной боковой лестнице в толще стены — на широкую галерею. Внизу, под галереей, шумел большой трактир: скатерти, свечи, зеленое стекло высоких бутылок, начищенное серебро.

— Там, внизу, — Эсдес повела рукой, — столовая офицерской гостиницы. Еще раз. Гостиница — офицерская. Завтрак и обед только внизу, на завтраке все мои подчиненные должны быть, это у нас вместо развода. На завтраке и обеде все строго, чинно. Не в смысле одежды. Форма обязательна только для армии. А в смысле поведения. Так что на завтраке и обеде с моими оглоедами