Год спокойного солнца - Юрий Петрович Белов

докеров, теплоходные гудки, рокот автомобильных моторов — все это сливалось в сплошной неумолчный шум, который не затихал ни днем, ни ночью. Перевалочная казалась процветающей, но кризис единым махом прихлопнул и это дело. Разорившийся владелец застрелился у себя в кабинете. Портовое оборудование демонтировали и вывезли, складские помещения опустели, зияли темными зарешеченными окнами с разбитыми стеклами. Стало здесь тихо, как на кладбище. Ходил слушок, будто именно соседство с кладбищем и послужило причиной краха фирмы: кому-то из сильных мира сего: не понравилось, что хоронить уважаемых людей приходится под грохот и лязг лебедок. Пэттисон спросил об этом Брета Брайнера, но тот смолчал, только пожал плечами. Да и какой ему резон распространяться на эту тему? Сам же говорит: работа не теплая, но не хуже других, и кой-какой доход приносит. Зачем же рисковать?

С Брайнером они познакомились осенью, когда Фрэнк Пэттисон случайно забрел сюда, почувствовал вдруг непонятную притягательную силу этого места и стал приходить, чтобы побыть одному среди тишины и запустения. Видимо, Брет заприметил его и пришел узнать, что нужно здесь незнакомцу. Он пролез сквозь ограду (был там у него отогнутый прут), подошел без стеснения и сказал, приложив пальцы к шляпе:

— Привет. Из полиции?

— Нет, — ответил Фрэнк.

— Я так и подумал, — кивнул тот и пошел рядом. — Частный детектив.

— Тоже нет, — улыбнулся Фрэнк.

— Чего же тогда?

— А так — гуляю, и все.

— Понятно. Бывает, приходят гулять и на кладбище. Кому где нравится.

Был он высок, худощав, чуть сутуловат, но широк в кости, с крепкими руками. Глаза смотрели спокойно, без особого интереса. На вид ему было лет под пятьдесят, но могло быть и больше, потому что люди, работающие ка свежем воздухе, часто выглядят моложе. Но о том, где он работает, Фрэнк узнал чуть позже, а сразу по привычке попытался угадать его профессию и ошибся — решил, что каменщик или докер. Комбинезон у него был такой, как у докеров.

— А вы что здесь? Тоже гуляете?

— Я? — переспросил тот и тихо засмеялся. — Нет, я здесь работаю, — и кивнул в сторону кладбища. — Брайнер. Брет Брайнер, бригадир могильщиков.

И сказав это, быстро посмотрел на собеседника: как тот воспринял новость.

Пэттисон развеселился и тоже тронул пальцами поля шляпы:

— Очень приятно. Как утверждал датский принц Гамлет, нет более старинных дворян, чем садовники, копатели канав и могильщики. Меня зовут Фрэнк Пэттисон. Литератор. Надеюсь, когда я умру, вы приготовите мне уютную могилу.

— Это как водится, — серьезно ответил Брет. — Плохих могил не делаем, а уж для знакомого постараемся более, если клиент знаком с особами королевской крови. Вы в самом деле встречались с этим принцем?

Фрэнк захохотал и даже захлопал в ладоши от удовольствия:

— А как же! По воскресеньям играем с ним в крокет. У Гамлета, знаете, чертовски верный глаз и твердая рука.

Брет вздохнул и угрюмо замолчал.

Потом он стал выходить через свой лаз, если был свободен, и с полчаса прогуливался вместе с Фрэнком, чаще всего молча, просто отдыхал.

Когда Пэттисон признался ему, что собирается в Африку, Брет не выразил ни удивления, ни любопытства, сказал только:

— Значит, на родину.

Эти слова обидели Фрэнка. Ему вообще не нравилось, когда напоминали, что он негр.

— Я родился в Штатах, — ответил он раздраженно.

— И отец мой родился в Штатах, и дед…

— Ладно, чего там, — примирительно отозвался Брет. — Я другое имел ввиду. А потом — какая разница, кто где родился. Гораздо важнее, где тебя похоронят. Если на хорошем кладбище — это одно, а если на каких-нибудь задворках — совсем другое. Кладбище ставит последнюю точку. Кто что заслужил.

С тех пор они не виделись. Уже с час бродил Пэттисон по обледенелому причалу, порядком продрог, а Брайнер так и не вышел. Вообще-то он совсем не был нужен, но какая-то обида появилась: могильщик и тот относился к нему свысока только потому, что белый. Для такого утверждения не было никаких оснований, Фрэнк это понимал, но обида не проходила.

Он уже повернулся к выходу, когда его окликнул знакомый хрипловатый голос:

— Хэлло, маэстро! С приездом!

Брет словно выплывал из тумана. Что-то новое появилось в его облике, хотя одет он был как всегда — в теплый комбинезон и широкополую шляпу.

— Привет, — улыбнулся Фрэнк. — Как вы тут? Как провели праздники?

— Какие у нас праздники, — пожал плечами Брет.

— Люди мрут не только в будни, и их надо хоронить. А в такую погоду разве работа. Это сегодня потеплело, а то земля промерзала на двадцать дюймов. Сплошной лед. Приходилось отогревать горячими углями. Землеройка как назло испортилась, а вручную попробуй подолби. Но каждого похоронили честь по чести. А как вы? Поездка удалась? Небось уже настрочили ни одну статью.

Говорить о своей работе Фрэнк не любил, а с этой, книгой вообще получилась ерунда. Когда шеф посылал его в страны, примыкающие к великой пустыне, он не ставил никаких необычных условий: надо написать голый репортаж. Ну, разумеется, небольшой экскурс в историю, ссылки на исследования ученых, но главное — то, что увидит собственными глазами. Человек перед лицом пустыни — вот и все. Шеф пошутил: «Могу безвозмездно подарить эпиграф к вашей будущей книге. Из Шатобриана: „Леса предшествуют цивилизации, пустыни приходят после нее“». Пэттисон поехал со спокойным сердцем. А вот теперь вдруг новый поворот: в книге должно быть показано, что в единоборстве человека с природой социальный, политический, общественный строй не играет никакой роли. Перед пустыней все равны — и дикие кочевники, и могущественные корпорации свободного мира, и коммунистические пятилетки. «Должна получиться потрясающая вещь, — с ободряющей улыбкой сказал ему редактор. — Любой тираж разойдется быстрее самых модных комиксов».

— Вся работа впереди, — ответил Пэттисон Брайнеру.

— Зато получите кучу денег, — успокоил его могильщик. — Когда знаешь сколько заработаешь, и дело идет веселей, верно? Вас небось и хозяин балует. Наверное делает щедрые подарки на рождество. Что в этот раз?

— Глаза его азартно заблестели.

Слово «хозяин» неприятно резануло слух. Пэттисон причислял себя к людям свободных профессии, гордился этим, а сейчас вдруг подумал с