Лета Триглава - Елена Александровна Ершова

— добраться бы вовремя. Но где же Даньша?

Беса обернулась — Даньши не было.

— Пацана нет! — прокричала она Хорсу.

Тот не услышал или сделал вид, что не услышал. Мотнул головой и скачками понесся дальше.

Беса обтерла ладонью рот.

Мехра выступила из тумана. Ее саван висел грязными лоскутами, пропитанный влагой столь же сильно, как и рубаха Бесы. Косы лежали на плечах мертвыми гадюками. Лицо было бледно и костисто, кровавые губы сжаты, а единственный громадный глаз мерцал и переливался жидким золотом.

Беса никогда не видела богиню столь близко и теперь, глядя на шевеление червей в складках ее савана, понимала, что не хотела бы видеть.

Даньша показался у ограды внезапно, будто туман отхаркал его, как непереваренную пищу. Он сильно хромал и то и дело оглядывался назад — Мехра догоняла его громадными шагами, напролом сквозь подлесок и кусты. Беса видела, как козлиные ноги богини с чавканьем поднимаются в воздух, оставляя в земле круглые ямки. Свалявшаяся шерсть блестела свежей грязью и кровью.

В несколько прыжков Беса преодолела путь до ограды, подхватила Даньшу под костлявую руку.

— Брось, уходи сама, — простонал он. — Не спасешься.

— Спасу, — твердо ответила Беса и, стянув с головы ленту, обернулась к Мехре: — Подарок тебе! — крикнула во всю мощь легких. — Что найдешь — твое!

И бросила ленту вверх.

Серп еще в воздухе рассек ее надвое, но ни одна часть не упала — две гигантские ладони вынырнули из тумана, сжали подарок в кулак. Третью руку, с серпом, Мехра завела назад — Беса этого уже не видела. Придерживая Даньшу под локоть, тащила его по грязи. Землю потряс удар, и Беса не удержалась, расшибла колени, но сейчас же собрала силы и поднялась — до самоходки оставалась с десяток саженей.

— Что она делает? — прохрипел запыхавшийся Даньша. Подволакивая ногу, он успел оглядываться назад и теперь приоткрыл рот, смаргивая влагу белесыми ресницами.

Пять саженей.

Вот уже виден суетящийся над мертвяком Хорс. Дрожа от нетерпения, он вспарывал брюшину и шарил, шарил щупом, выцеживая драгоценную людову соль.

Две.

— Помогите же! Хорс!

Лекарь будто очнулся. Засуетился, спрыгнул с самоходки, помогая затащить Даньшу, и Беса, повалившись на сиденье, толкнула Жереха в спину:

— Уезжаем! Живей!

Только когда самоходка запыхтела трубою, набирая обороты, Беса позволила себе обернуться. Космы тумана едва скрадывали гигантскую фигуру: ползая по грязи, она собирала что-то в четыре руки.

— Что она делает? — переспросил Даньша.

— Собирает пуговицы, — устало ответила Беса. — Тятка говорил, первейшее средство против нави, а уж если навья баба — не успокоится, пока все не пересчитает да не перемеряет.

Она надрывно рассмеялась, но сейчас же умолкла, встретившись со взглядом Хорса. Его зеленоватое в рассветных сумерках, точно мертвое лицо казалось сейчас неуместно пустым и беззаботным.

Глава 9. Дурные помыслы

Усталость навалилась — не вздохнуть, а все равно, когда с самоходки сошел Даньша и поковылял к избе, Беса принялась собирать сундучок.

— Идти-то тебе некуда, — заметил Хорс.

— Найду, — уперлась она. — Обратно в Усладный Дом вернусь, а то и на станцию, коли понадобится.

— Почему так?

Беса отвернулась и не ответила. Голова совсем отяжелела, в глазах плясали мушки, и она не хотела встречаться с лекарем взглядом.

— Напрасно, сударыня, — Хорс мягко взял ее запястье. Беса руку выпростала. — Даньша бывалый, не пропал бы. Уж из скольких передряг с ним выпутывались!

— И каждый раз товарища на погибель бросал?

Взгляды пересеклись, и Беса едва не вздрогнула.

Черные очи Хорса пылали, точно крохотные факелы. От гнева или чего-то иного? Она отступила, но не сдалась:

— И ради чего? Людовой соли? Так ее можно у любого гробовщика просто так сторговать!

— Не все таким выглядит, каким кажется. Соль-то сторговать можно, а вот тело не всегда возможно выкупить.

— Тело-то вам пошто? — удивилась Беса.

— Проверить надобно.

— Что же?

— Поедем — покажу, — ответил Хорс.

Беса мялась. Неверие боролось с усталостью, усталость — с надеждой. Про гаддашевых лекарей слыхала она всякие небылицы: будто не только раны вмиг залечивают, но и отрубленные конечности приживляют, а то из Нави возвращают. Что из того правда, что придумки — сказать не бралась, а прямо спросить боязно, и без того язык, что помело. Матушка говорила, с таким языком ее, глупую, и замуж никто не возьмет.

— Напрасно страшитесь, — продолжил Хорс. — Работу вам предложу. Очень уж впечатлило, как вы, сударыня, ловко саму Мехру обвели.

— Это каждый гробовщик ведает, — буркнула Беса, но неприкрытая лесть Хорса оказалась ей приятной.

Бесу хвалили не часто: дома она выполняла должную работу и не просила за нее награды, и то ведь, чего сложного, чтобы узоры на колоде вырезать или из избы сор вымести? В гимназии тоже не слыла лучшей ученицей, и хоть старалась прилежно, и уроки давались легко, а за домашними делами времени на учебу все меньше оставалось, особенно, когда тятка помер.

— Жалованьем не обижу, — пообещал лекарь. — Будет у вас и чистая постель, и хороший обед — полный пансион. Наскучит — держать не стану. Только попрошу двум правилам следовать: при постороннем люде рот на замке держать, да в подвалы не ходить, пока я там работаю. Ну, по рукам?

Беса подумала, вздохнула, да и пожала протянутую руку. Кожа у лекаря оказалась горячей и сухой, от того рукопожатия по телу мураши побежали.

Дом выступил из утреннего багрянца, будто пряничная игрушка. Был он в два этажа, с балкончиками и цветными окнами. По стенам вился плющ. Каким бы грязным делом ни занимался Хорс, он, явно, не бедствовал.

— Эй, Хват! — с порога крикнул лекарь.

Из дверного проема показался огневой шарик. Поплыл Бесе навстречу, закрутился, будто в омуте — а за ним никого. Беса вылупила глаза.

— Гостью нашу не пугай, — строго сказал Хорс. — Принимай поклажу, да отнеси в опытную!

Шарик скользнул над плечом Бесы, закачался над самоходкой, после невидимая сила вздернула вверх добытое тело и понесло по воздуху, будто на вытянутых руках. Беса разинула рот, да так и осталась стоять, пока развевающийся саван не скрылся на лестнице.

— Нравится диво? — только теперь Беса заметила, что лекарь с интересом за ней наблюдает.

— Нравится, — призналась. — Неужто оморочня приручил?

— Оморочень и есть. Поймал на штеттынских болотах, посадил в банку да привез в дом, теперь мне слуга. В нашем деле ведь как? Чем невидимее — тем лучше, расспросов меньше и дела быстрей спорятся. Да вы и сами убедились.

— Они ж баламуты!

— А я разве сам не баламут?

В глазах у лекаря отраженные огоньки, точно искры, и