Брат, мой брат - Вера Вкуфь

не ныряю рыбкой сама. Но всё же координация работает и я, держась за край ванной, только сетую на то, что край туники намок, и теперь мочит пока ещё теплом моё бедро.

Витька навязчиво прочищает горло, а потом с оттенком смешливой официозности заявляет:

— Сестра… Ты в курсе, что я всегда готов протянуть тебе руку помощи. Так воспользуйся ею, — он действительно протягивает мне сморщившуюся от воды ладонь. — … и отпусти то, за что держишься сейчас.

Я не сразу понимаю, почему его щёки покрыты гораздо большей краснотой, чем буквально минуту назад. А потом ощущаю, что держусь за бортик я только одной рукой. А вот вторая…

По локоть ушедшая в воду, она тоже помогает мне удерживать равновесие. Упирается рука не в твёрдый резервуар ванной… Но в тоже твёрдую вещь. И это не потонувший утёнок.

Поднимая тёплый всплеск водой, торопливо выравниваюсь, и снова гордо выпрямляюсь на бортике ванной. Поправляю подол туники, чтобы он нормально прикрывал ногу до колена и на всякий случай подтягиваю вверх округлый ворот. Он вроде не очень глубокий, но на всякий случай.

— Ну так вот… — пытаюсь я собраться с мыслями под издевательски-смешливым взглядом брата, который всё ещё протягивает мне раскрытую ладонь. — На горе Олимп собирались все боги…

Понятия не имею, зачем я припоминаю греческую мифологию, но при этом цапаю Витькино запястье (крупное, не обхватить) и стараюсь опустить под воду. Зачем — тоже не знаю. Просто, видимо, смущаюсь.

Нет, при своём неполном нырке я задела его бедро, а не то, что можно было подумать. Но совсем рядом. Так, что между пальцами до сих пор ощущаются щекочущие волоски. Они, видимо, и щекочут мои мысли. Кстати, в ванной стало жарче, и пар уже вовсю заложил большое зеркало. И в нём не видно, как ловко Витька перехватывает мой локоть (ему-то это проще пареной репы!) и, не успеваю я оглянуться, тянет меня к себе.

Я успеваю только брызнуться в него свободной рукой, прежде чем опять практически ложусь на воду. В этот раз мокнет не только подол, но и верх моей туники. И я чувствую, как тяжелеют чашки лифчика, норовящие занырнуть вниз. Рассеянный взгляд всё-таки скользит по воде туда, куда бы ему не следовало, и на краю растормошенного сознания всё-таки отпечатывается образ тёмного волосяного треугольника. И того — мои щёки начинают гореть — что на нём поднимается.

Лицо Витьки уже почти вплотную к моему. И он перестаёт улыбаться. Глаза с ленцой опускаются по мне вниз, и я уже могу только догадываться, смотрит ли он мне на подбородок, шею, или туда, ниже. Опять хочется поправить ворот туники.

Мир вокруг нас будто бы рассеивается. Вернее, сужается до пространства ванной. У Витьки на лбу выступают бисеринки пота. Кажется, его дыхание становится медленнее и глубже. Я сосредотачиваюсь на его губах. Тонких и длинных, испещрённых продольными складками. Почти красных от жара.

Касание у меня получается само собой. Сначала несмелое, чтобы если что — сказать, что я просто не удержала равновесия. Но чужие губы сразу размыкаются мне навстречу, и язык быстро находит мой. Увлекает себе, а потом жадно накрывает, затягивая ближе. Его губы сильно накрывают мои, и снизу доносится плеск, а потом мокрая ладонь щекотно ложится мне на сгиб шеи. И пальцы медленно, но уверенно двигаются к собранным на затылке волосам. Очень щекотно. И в сочетании с углублённым поцелуем отдаются приятной тяжестью внизу живота. И желанием наклониться ещё ниже.

Рука исчезает с моей шеи, коротко проходится по плечу и скользит на спину. А там — ложится на талию, отчего туника становится всё мокрее и мокрее. Вторая Витькина рука тоже выныривает и сразу хватается мне за пояс, поглаживая ложбинку между спиной и тазом и перебирая там пальцами.

Моё тело будто расслабляется под этими мокрыми прикосновениями. И я опускаю руки на Витькины плечи, глажу их вперёд и назад. Обнимаю за шею, чувствуя, как тыльные стороны ладоней касаются разогретой уже и твёрдой спинки ванной. А под ними — упругие и перетянутые кожей Витькины мышцы. Он прижимает меня ниже, и вот я уже почти под водой животом. Туника отделилась от тела, и по нему бегут мурашки из-за обнявшего его водного тепла. А потом — твёрдость Витькиных груди и живота. И я не удерживаюсь на краешке — так и соскальзываю к Витьке в ванну. И чувствую бедром, что у него эрекция. Сжимаю пальцы и забираюсь ему в волосатую макушку, чувствуя, как между ног всё подводит. Рука Витьки скользит уже по животу и находит мокрую грудь. Требовательно стискивает её, заставляя меня вздрогнуть. Я бездумно прикусываю ему губу. Как вдруг скрип и звон металла заставляет наши сердца ухнуться едва ли в не преисподнюю.

— Витя! — раздаётся настойчивый стук с другой стороны двери.

— Ч-что? — получается у Витьки очень хрипло, хоть он и старается сделать голос обычным. Я замираю, так и сидя на нём в ванне. Только для чего-то вжимаю голову в плечи.

Дверная ручка опять дёргается вниз, вместе с моей жизнью.

— Ты полотенце не забыл, или тебе принести? — мама наконец смиряется с тем, что дверь заперта, и преувеличенно громко озвучивает вопрос.

— Не забыл! Не надо! — тут же реагирует Витька, даже не удостоверившись в этом. А я машинально смотрю на батарею. Правда, не забыл.

— Стелить сейчас или попозже? — опять проявляет заботу мама, а я опасаюсь, как бы она не направилась выяснять что-то у меня. Серьёзно, объяснить моё отсутствие в комнате и присутствие в ванне брата внезапным телепортом не удастся, несмотря на мамин немолодой возраст.

— Не надо пока, ма! — отзывается Витька. — Поставь лучше чайник, пожалуйста!

— Ладно, — тяжёлые и торопливые шаги удаляются. Надеюсь, в сторону кухни. И мы с Витькой, вылупив друг на друга глаза, прислушиваемся к ним.

Раздаётся щелчок выключателя. Потом — пауза. И — шум закипающего чайника. Значит, мама на кухне. Выдыхаем. И, так и глядя друг на друга, начинаем смеяться. Даже ржать, и ржач наш сдерживает только опасение, что маман вернётся обратно на странные хрюкающие звуки. Если услышит, конечно. Я прижимаю ладонь ко рту, а Витька закусывает губу, пока мы немного не успокаиваемся.

Нервная встряска разрывает в мозгу салют счастья, а адреналин дарует телу лёгкость. Мысль о том, как близки мы были к раскрытию, пугает и радует одновременно.

Я, вся мокрая, вскакиваю и пулей несусь к двери. Как можно тише щёлкая собачкой и, делая микроскопическую щель, выглядываю в коридор.

Темно. И тихо.

Путь