Пирамиды - Виталий Александрович Жигалкин

быть вуз — и никогда не сомневался, правильно это или нет, — настолько все казалось очевидным.

— Просто ты, батя, сегодняшней жизни не понимаешь, — говорил сын. — Не то что дядя Миша. Дядя Миша — молоток!

Да, Мишка как-то очень быстро сумел сориентироваться в «текущем моменте», как говорил он. Он сразу же нашел щит: свое производство — и все, что предпринимал, ловко оказывалось за этим щитом.

Особенно проявил он себя на потопе. Потоп на многое открыл ему глаза, помог уяснить кое-какие сиюминутные жизненные истины.

В тот год была ранняя и дружная весна: ударило вдруг тепло, с заснеженных сопок хлынули ручьи, река вздулась, со страшным грохотом взломала лед — и ночью тронулась, почти на две недели раньше паводкового графика. Возле цемзаводской дамбы возник затор. Буквально в считанные часы вода поднялась, перевалила через берег — и лавиной устремилась в низину, к карьерному поселку.

Мишка жил тогда в поселке, в отдельном деревянном доме. Он проснулся от непонятного шума вокруг: что-то шелестело, постукивало, тихо плескалось, и еще невыносимо, сквозь сон, зябло голое плечо — точно дверь на улицу была настежь. Он повернулся на спину, откинул руку, чтобы подтянуть сползшее одеяло, — и рука хлюпнулась в ледяную поду. Мишка вскочил, нашарил на стене выключатель, щелкнул им: вода была повсюду, мутная, зыбкая. Возле кресла плавали тапочки, Леночкнн пупсик, какие-то бумажки.

— Тонем! — заорал он.

Вскочила Лиля, прижалась к настенному ковру, растрепанная, с остановившимися от страха глазами. Мишка был человеком действия, а правильное действие внезапно, в беде, найти не всегда мог — стал вдруг для чего-то подбирать плавающий в воде угол одеяла, сгреб с края дивана простыню…

Лиля первая пришла в себя.

— Леночка… Леночка… — ринулась она с дивана.

Мишка едва удержал ее.

— Стой здесь! — приказал он.

Он перепрыгнул в кресло — точно посуху надеялся перебраться в другую комнату — но кресло уже было на плаву, осело, обжегши холодом ноги. Тогда он шагнул в воду, засипев и клацнув зубами, и решительно побрел. Леночка беспечно спала. Он подхватил ее вместе с одеяльцем и, выбив ногой дверь, выбрался наружу. Была глухая ночь, с низкими тучами. То там, то там в домах вспыхивали тусклые огни, кричали люди, где-то завывала сирена. Мишка, по пояс в воде, добрался до лестницы на чердак и покарабкался по ней, придерживая Леночку одной рукой. Леночка кряхтела, вырывалась — но не ревела. В доме звонил — заливался телефон. Мишка отвернул вертушку чердачной дверцы, сунул Леночку, прямо в одеяльце, на пыльный хлам, запер дверцу снова на вертушку.

Сирена выла не переставая, метались возле дамбы лучи прожекторов. Соседи, Никандровы, перли на чердак что-то тяжелое, громоздкое — комод, что ли, — кто-то там все кричал, хрипло, натужно: «Поддавай, поддавай!..»

Лиля, закутавшись в одеяло, ждала его, стоя на диване. Диван еще не был затоплен. Мишка распахнул шифоньер и стал швырять на диван белье, платья, костюмы.

— Оставь… боже мой! — разрыдалась Лиля. — Зачем это?..

Он, точно опомнившись, бросил в воду последнюю охапку, подхватил Лилю, донес ее до лестницы, поцеловал, шепнул: — Прости… Я что-то очумел…

Телефон в доме надрывался, но Мишка, схватив с кресла намокшие уже брюки и свитер, поймав тапочки, спрыгнул с крыльца и, разгребая рукой ледяное крошево, какой-то мусор, стал выбираться к насыпной дороге — она-то еще не должна быть под водой. Тело онемело, он не чувствовал холода — и, странное дело, никакой простуды с ним после не приключилось.

Мишка позвонил из конторы на склад взрывчатых материалов, поднял во всем поселке взрывников, вызвал вертолеты и, почувствовав нарастающую, неудержимую внутреннюю дрожь, все же выпил стакан водки — водка у него всегда была в сейфе для разных деловых контактов — и успел до того, как собрались люди, с полчаса отстоять под горячим душем. Этим, наверное, и спасся. Были, правда, потом у него чирьи на ногах — но всего раза два или три — и прошли навсегда.

Вертолеты из области появились только часа через два после того, как он выбрался в контору, — и дамбу они бомбили уже на рассвете. Шли низко над вздувшимися, в туманной дымке, льдинами, орали друг другу, перекрывая грохот моторов. Тыкали руками вниз, туда, где замечались более-менее удобные для взрыва провалы в массиве. На лед не спускались: он шевелился, «жил» — и на него бросали и бросали ящики со взрывчаткой, пока дамба и ледяная стена не рухнули. Вода стала стремительно спадать…

Потопом разрушило несколько домов рабочих участка, но Мишка составил аварийный акт, в который включил всех своих нуждающихся в жилье, в том числе и холостяка Вадима, включил в акт и контору, до которой вода не поднялась, и никогда не существовавшую мехмастерскую.

— Да у тебя же никакой мастерской нет! — кричали Мишке по телефону из управления. — Чего ты наплетаешь?!

— Я ее уже почти отстроил… хозспособом! — на смерть бился он. — Люди же акт подписывали, видели!..

Комиссия — несколько человек из областного противопаводкового штаба, из местных, все в длинных, выше колен резиновых сапогах, в стоящих колом от грязи брезентовых плащах — ходила по поселку в тот же день: решала, кого куда расселить, кому какую оказать помощь, переписывала, что разрушила и унесла вода. Поселок стоял страшный — какой-то нежилой, заглаженный, лоснящийся. К некоторым дворам и следов пока не было.

Никандров Игнат, сосед, и надоумил тогда Мишку: рыдал, обнимал голые стены — божился, что у него унесло все-все — и одежду, и мебель. Дети обступали Никандрова, выли в голос.

«Вот гад! — поражался Мишка. — Сам же всю ночь пер все на чердак, а?!»

Он чуть было не одернул Никандрова. Но потом рассудил: а чем Никандров рисковал? Обнаружат в списках лишнее — вычеркнут, и дел-то всего, а не обнаружат — значит, все законно…

Главным в комиссии по стихийному бедствию был председатель поссовета, Кустов Василии Михайлович, сын которого работал у Мишки на участке. Мишка пригласил Кустова к себе в контору тем же вечером: изобразил, что жутко продрог, что зуб на зуб не попадает, и вроде бы исключительно сугреву ради налил и себе и Кустову водки.

Кустов, и без того краснолицый от долгого, многолетнего пребывания на ветру — он почти двадцать лет до председательства отработал в карьере, — раскраснелся от водки совсем, одни глаза блестели, но держался настороже, потому что Мишка с ходу повел себя неправильно.

— В этом акте и твой сын, — панибратски улыбнувшись, сказал он, подсовывая Кустову документы на стихийное бедствие.

— Мой сын не пострадал! — мгновенно встал на