Дневники. 1910–1923 - Франц Кафка

Баума вместе с Лёви. Моя оживленность. Недавно Лёви перевел у Баума плохую древнееврейскую историю «Око».

13 февраля. Я начинаю писать конферанс к докладам Лёви. Он должен быть готов уже к субботе, 18‑го. У меня мало времени для подготовки, а я ведь затягиваю здесь речитатив, как в опере. Только потому, что вот уже несколько дней меня угнетает непрерывное возбуждение, я перед настоящим началом немного отвлекся, чтобы записать несколько слов только для себя, а уж потом, расшевелившись, предстать перед публикой. Холод и жар сменяют во мне друг друга вместе с меняющимся словом во фразе, я витаю в мелодичном взлете и падении, я читаю фразы Гёте, словно всем телом наседаю на ударения.

25 февраля. С сегодняшнего дня крепко держаться за дневник! Писать регулярно! Не падать духом! Если и не придет избавление, я хочу в каждый момент быть достойным его. Этот вечер я с полнейшим равнодушием провел за семейным столом, правая рука – на спинке кресла сестры, играющей около меня в карты, левая вяло лежала на коленях. Время от времени я пытался осознать свое несчастье, удавалось это мне плохо.

Я так долго ничего не писал потому, что организовывал вечер Лёви в торжественном зале еврейской ратуши 18.2.1912, на котором прочитал небольшой вступительный доклад о жаргоне. Две недели я провел в беспокойстве, ибо никак не мог сочинить этот доклад. Вечером накануне выступления мне вдруг удалось это.

Подготовления к вечеру: конференции с объединением Бар-Кохбы, составление программы, входные билеты, зал, нумерация мест, ключ к роялю (Тойнбихалле), приподнятый подиум, пианист, театральные костюмы, продажа билетов, заметки для газет, цензура полиции и религиозной общины.

Кафе, где я побывал, и люди, с которыми разговаривал или которым писал. Общее: с Максом, посетившим меня Шмерлером, с Баумом, который сперва согласился конферировать, затем отказался, потом в течение отведенного для этого вечера снова поддался моим уговорам, затем на следующий день прислал по пневматической почте открытку с новым отказом, в кафе Арко – с д-ром Хуго Германном и Лео Германном, несколько раз с Робертом Вельчем в его квартире, по поводу продажи билетов – с д-ром Блохом (безуспешно), д-ром Ханцалем, д-ром Фляйшманом, визит к фройляйн Тауссиг, доклад в «Африке Иегуда» (рабби Эрентрой о Иеремии и его времени, на последовавшей потом дружеской вечеринке небольшая неудачная речь о Лёви), у учителя Вайса (потом в кафе, потом прогулка, с двенадцати до часу он стоял, как живой зверь, перед моей дверью и не давал мне войти). По поводу зала – у д-ра Карла Бендинера, в вестибюле ратуши – со старым д-ром Бендинером, дважды в квартире Либерса на Хойвагсплац, несколько раз у Отто Пика в банке, по поводу ключа к роялю для тойнбеевского доклада с Рубичеком и учителем Счасны, затем в квартире последнего получить ключ и снова вернуть, по поводу подиума – с привратником ратуши, по поводу оплаты – в канцелярии ратуши (дважды), по поводу продажи – у госпожи Фройнд на выставке «Накрытый стол».

Написал: фройляйн Тауссиг, некоему Отто Кляйну (бесполезно), для «Тагблатт» (бесполезно), Лёви («я не смогу сделать доклада, спасите меня!»)

Волнения: из-за доклада, одну ночь ворочался в постели, жарко и бессонно, ненависть к д-ру Блоху, страх перед Вельчем (он ничего не сможет продать), «Африке Иегуда», в газетах заметки появляются не так, как ждешь, рассеянность на работе, трибуна не доставлена, мало продано, меня нервирует цвет билетов, доклад пришлось прервать, потому что пианист забыл ноты дома в Кошире, частое равнодушие к Лёви, почти отвращение.

Полезное: радость за Лёви и доверие к нему, гордое, неземное самосознание во время моего доклада (холод по отношению к публике, только недостаток тренировки мешает свободе вдохновенных жестов), сильный голос, безупречная память, одобрение, но прежде всего властность, с какой я громко, решительно, безошибочно, неудержимо, с ясным взором, словно походя, подавил бесцеремонность трех служащих ратуши и дал вместо требуемых ими двенадцати крон только шесть, да и те будто важный господин. Тут проявляют себя силы, которым я охотно бы доверился, захоти они остаться. (Моих родителей там не было.)

Кроме того: Академия Гердеровского объединения на Софиенинзель. В начале доклада Би засовывает руку в карман брюк. Явно обманчивое впечатление удовлетворенного лица человека, работающего в свое удовольствие. Гофмансталь читает с фальшивой нотой в голосе. Фигура вся собранная, начиная с прижатых к голове ушей. Визенталь. Прекрасные танцевальные движения, например, когда тело опускается на землю с естественной тяжестью.

Впечатление от Тойнбихалле.

Сионистское собрание. Блюменфельд. Секретарь Всемирной сионистской организации

С некоторого времени в моих размышлениях о самом себе проявляется новая укрепляющая сила, которую я именно сейчас и могу распознать, ибо последнюю неделю я прямо‑таки растворяюсь в печали и бесполезности.

Переменчивые чувства посреди молодых людей в кафе «Арко».

26 февраля. Улучшившееся самосознание. Сердцебиение ближе к желательному. Жужжание газового света надо мной.

* * *

Я открыл входную дверь, чтобы посмотреть, привлекательна ли погода для прогулки. Небо, правда, голубое, но сквозь голубизну просвечивают низко стелющиеся, судя по ближним лесистым холмам, облака с отогнутыми, как клапаны, краями. Тем не менее улица полна людей, вышедших на прогулку. Твердые материнские руки правят детскими колясками. То тут, то там в толпе застывает повозка и выжидает, пока люди расступятся перед вздыбливающимися и опускающимися на ноги лошадьми. Возница смотрит перед собой, спокойно держа дрожащие поводья, ничего не упуская из виду, перепроверяя ситуацию, и в нужный момент подает последний сигнал. Как ни мало пространство, дети могут бегать. Девушки в легких платьях, в шляпках, раскрашенных, как почтовые марки, прогуливаются под руку с молодыми людьми, и подавляемая в горле мелодия заставляет подтанцовывать ноги. Семьи держатся кучками, а если кто‑то в толпе отрывается, протянутые назад руки легко смыкаются над головами, машущие кисти, выкрики ласкательных имен вновь возвращают потерявшихся. Одни лишь невозмутимые мужчины стремятся еще больше изолироваться, засунув руки в карманы. Экая мелочная глупость. Сперва я стоял в воротах, затем прислонился, чтобы спокойнее наблюдать. Меня задевали платья, а один раз я ухватил ленту, украшавшую сзади девичью юбку, и пропускал ее через пальцы по мере удаления фигуры; в другой же раз я погладил девушку по плечу, просто чтобы польстить, но идущий за ней пешеход ударил меня по руке. Я схватил его и потянул за запертую привратницкую, выразил свою угрозу тем, что поднял руки, скосил глаза, приблизился и отступил на шаг, и он был счастлив, когда я толчком дал ему свободу. После этого я, естественно, частенько подзывал к себе кого‑нибудь, достаточно было поманить