Януш Пшимановский - Четыре танкиста и собака

— Лесничий, которого зарезали, говорил, что там под землей что-то есть, — вспомнил Кос.

— Вахмистра интересует... — повторил трубач.

— Подожди, я сам ему скажу, — прервал его командир и отдал распоряжение: — Саакашвили и Вихура останутся и докончат работу. Если фрицы будут возвращаться, прикройте огнем шоссе. Плютоновый Елень в рядовой Черешняк поедут со мной на конях.

Трубач понял, освободил левое стремя от ноги, подъехал ближе. Янек схватился за седло и вскочил на коня позади трубача. То же самое, следуя его примеру, сделали Томаш и Густлик. Шарик сначала с удивлением взирал на эту быструю смену транспортных средств, даже недовольно гавкнул — ему не было выделено место, — а потом рысцой бросился за конниками.

Глядя вслед отъезжающим, Вихура с пафосом продекламировал:

— Побыть одному на шоссе темной ночью — мечта моей жизни, мечта.

— Стихи?

— А ты что думал? Мне же Лидка рассказывала, как ты ее грузинскими стихами очаровывал. А что, я хуже тебя?

— Ну если не хуже, то иди сюда, выровнять нужно. — Григорий показал, как Вихуре держать болт, воткнутый в трак сорванной гусеницы. — Наше счастье, что у десантников нечем долбануть по танку.

— Если только гранатой...

— Не подойдут. Отсюда видимость хорошая.

Тяжелая ноша утомила коней, они начали переходить на шаг. Когда всадники прибыли на место, небо прояснилось, показалась луна. Было так, как предвидел Густлик, — на пригорке, с которого несколько дней назад был обнаружен обоз в фольварке и стадо коров, их ждал Калита, а еще в нескольких метрах дальше темнел овальный купол, прикрытый маскировочной проволочной сетью с пестрыми листьями из пластика. На бетоне чернел контур растрескавшегося входа в бункер, а рядом вмятины, оставленные рикошетирующими артиллерийскими снарядами.

Вахмистр коротко обрисовал положение и уныло закончил:

— Без саперов не справиться. Или просить помощь, или ждать, пока немцы не вылезут из бункера.

— А что, если есть другой выход? — спросил Кос. — Например, где-нибудь в районе фольварка?

— Фольварк мы тоже окружили и держим под наблюдением: там двенадцать уланов с тремя ручными пулеметами.

— Подождите, дайте посмотреть.

Укрываясь в кустарнике, Янек по склону холма пробрался к фольварку. В узком овраге он увидел коновода, держащего под уздцы четырех лошадей. Вправо от него находилась замаскированная позиция ручного пулемета, в неглубоком, наскоро отрытом окопе он увидел трех уланов. Метрах в двухстах от этого места виднелся двор фольварка, освещенный лунным светом; оттуда доносились ритмичные удары. Казалось, что кто-то ломом разрушает стену.

Из коровника, не подозревая, что за ним наблюдают, вышел немец и направился к колодцу.

Пулеметчик долго держал его на мушке, а потом сказал со злостью так громко, что его услышал Кос:

— Стукнуть бы его.

— Вахмистр с тебя тогда шкуру спустит, — ответил ему его второй номер. — Ждать нужно.

— И почему они там стучат?

— Сходи посмотри.

— Сам иди.

— А меня это не интересует.

Многое отдал бы Янек за то, чтобы узнать, что означал этот стук и что ищут немцы в фольварке и под землей.

Дело было не только в приказе генерала разузнать намерения противника, айв том, чтобы разгадать их дальнейшие планы. Ведь, не оценив обстановки, можно наделать таких дел...

Его рассердил подносчик пулеметного расчета. Трудно воевать с такими солдатами, которых ничто «не интересует». Когда Кос вернулся, он заявил Калите резче, чем это было нужно:

— Нельзя было позволять им забираться под землю или туда уж лезть вместе с ними...

— Ни в одном уставе не записано, что кавалерия должна преследовать противника под землей. Да и как, когда вход не открывается.

— Мы это еще проверим. А вы только потом обо всем доложите генералу.

— Слушаюсь. И об аварии с танком. Конь, например, не станет посреди дороги без всяких причин.

— Пошли, — бросил Кос Еленю и Черешняку.

Еще не зная, что делать, они ушли за деревья и все четверо вместе с Шариком улеглись в нескольких метрах от входа в бункер. Томаш, единственный из них, кто захватил вещмешок, срезал ножом березовую ветку и засунул ее под погон дли маскировки.

— Если они сейчас не вылезут, то засну, — широко зевнув, прошептал Елень. — Дал бы мне свой мешок под голову... — Он потянул вещмешок к себе.

— Жесткий. — Черешняк усмехнулся.

«Тротил! Вот что всегда надо иметь с собой, — подумал Кос, — хотя бы парочку шашек». Ни один план проникновения в бункер, пришедший ему на ум, не был реальным.

Никто из людей не заметил этого, а Шарик почувствовал, что его хозяин волнуется. Он ткнулся носом ему в руку, потом провел лапой по голенищу сапога и показал в сторону того, что сначала он принял за камень, а теперь напоминало лысого ежа.

— Смотрите, — прошептал Янек.

В бетонной щели, метрах в двух выше входа, сверкнул отраженный свет месяца, и из нее вверх медленно пополз тонкий пружинистый стержень антенны.

— Может, выдернуть его, к чертовой матери? — спросил Густлик.

— Нет, спугнем их. — Кос покрутил головой. — Надо по-умному. Если у фрица не будет приема, может быть, вылезет, а вы...

— Ясно. — Елень потянул Томаша за рукав. — Пошли, сынок. Ты можешь с этим познакомить фрица, — он показал стиснутый кулак, — и не смотреть, какая при этом у него шишка вскочит.

Когда они осторожно подошли ко входу и притаились, Черешняк для уверенности спросил его шепотом:

— Можно, сколько хочу?

Силезец подтвердил кивком головы и приложил палец к губам.

Янек взобрался на купол, присел рядом с антенной и осторожно надвинул на нее ствол автомата. Немного приподнял его и снова опустил. Шарик лежал рядом, положив морду на вытянутые лапы, и следил за стволом автомата. Его настолько увлекла эта операция, что он даже тихонько взвизгнул.

— Радиоволны не проникают через металлический экран, — тихо пояснил ему Кос. — Все знать хочешь?

Обер-лейтенант флота Зигфрид Круммель не любил Балтики. Он хорошо чувствовал себя на широких просторах Атлантического океана, даже в Северном море и гораздо хуже в этой «мелкой тарелке», как он имел обыкновение говорить о Балтике. Если же в беседе принимали участие только его близкие друзья, то он еще добавлял:

— Здесь в воздухе, слишком много лишнего. Того и гляди, что-нибудь свалится на голову.

На войне, однако, редко приходится выбирать место по вкусу. С осени сорок четвертого года подводная лодка под командованием Круммеля плавала по Балтике. Ускользая от все более назойливых охотников за подводными лодками, от «ильюшиных», Круммель прикрывал линии коммуникаций, ведущие к окруженным в Латвии дивизиям. Потом были дивизии, окруженные в Восточной Пруссии, позднее гарнизон, яростно защищающий Колобжег от натиска польских частей, и, наконец, эта десантная операция.

На базе ему было сказано, что речь идет о чрезвычайно важном сырье для нового оружия, чудодейственного оружия, которое призвано было не только спасти великий рейх и Адольфа Гитлера от поражения, но и принудить их врагов к капитуляции. Он верил, — по крайней мере, очень хотел верить, — что такое оружие, может быть, и будет создано раньше, чем станет уже поздно. Правда, он все-таки с удовольствием остался бы на борту своей лодки, если бы не брат.

Группа парашютистов-десантников под командованием Хуго Круммеля не выполнила своей задачи, была разгромлена, но последнее сообщение, которое ей удалось передать, было из района фольварка. Именно здесь, и этом районе, по-видимому, укрылись те, кому довелось уцелеть. Редко бывает, чтобы подразделение погибло целиком или полностью попало в плен. Может, и на этот раз кому-то удалось скрыться, может, даже в подземельях, где спрятано сердце чудодейственного оружия.

Круммель сидел под тенью, отбрасываемой ригой фольварка. Он смотрел, как один из матросов опустил ведро в колодец и спокойно вытаскивал его с помощью коловорота.

«Операция пока развивается успешно, без препятствий, даже слишком хорошо, — суеверно подумал он и сплюнул, чтобы не сглазить. — И люди поверили в себя. Не так уж страшны эти красные. И не такие они бдительные, если десант до сих пор не обнаружен».

Матрос с ведром вернулся, вошел в покосившиеся ворота и закричал:

— Вода, господа! Свежая вода!

Через отверстие в стене вылез один из танкистов, опустился на колено и начал жадно пить.

— Что с танками, камерад? — спросил матрос.

— Все в порядке, — ответил танкист, вытирая лицо рукавом комбинезона. — Можно отправляться.

За стеной раздавался скрежет металла. Несколько раз в проломе стены промелькнул свет.

Круммель поднялся, вошел в ригу. Танкист встал по стойке «смирно» и доложил:

— Я готов, господин обер-лейтенант.

Зигфрид кивнул головой и, обращаясь к сидящему в углу радисту, спросил: