Чемодан из музея партизанской славы - Марк Яковлевич Казарновский

шагает через руины синагоги, уничтоженной нацистами в 1939 году.

Медсестра кормит девочку в детском доме гетто.

Группа депортируемых женщин. Депортация из гетто означала вывоз в лагеря смерти.

Депортация.

Ребенок ищет еду.

Если надо было пересечь улицу, двигались по специальным мостам.

Массовая депортация в 1944 году

Больной мужчина на земле.

Выступление любительского театра на одной из фабрик гетто.

Дети, депортируемые в один из лагерей смерти Хелмно в 70 км от Лодзи.

После депортации

Прибытие в конечную точку: новоприбывшие заключенные должны выстроиться на платформе Освенцима – слева женщины и дети, справа – мужчины.

Дата и автор этой фотографии неизвестны.

На платформе: после построения на платформе заключенные двигаются в сторону крематория в концлагере Освенцим. Дата снимка неизвестна.

Глава XI

Работа для Рейха на одном разрушенном радиозаводе

Начался 1942 год. Работа шла, мы осваивались. Знакомились. В соседней секции, трудился человек, что шел со мной рядом на соборную площадь. Звали его не знаю уж как по-настоящему, а здесь он назвался – Шисел. И специальности его не знаю. Он мне, хоть я и пытался выяснить, ничего не сказал. Так, уклончиво, мол, металлист я.

Почему меня его специальность заинтересовала, спросите вы. Отвечу. Потому что не было ни одного прибора, устройства, оборудования и прочая, от часов до радиоприемников, в том числе аэронавигационных, которые он не смог бы вернуть к жизни. Приезжали важные господа в штатском. Из Германии. Привозили что-то в сумках. Шисел говорил коротко – монтаг[16].

Однажды я подслушал их разговор при выходе.

– Вот, герр Липке, этот еврей сделал ремонт за три дня. И работает навигатор, как швейцарские часы. А наши баварские свиньи – да, мол, мы сделаем. Через месяц, здесь очень сложная схема. А этот еврей – в понедельник! И точка. Вот тут хоть стой, хоть пой.

– Ну, мне кажется, мы, инженеры, забираемся в расовую теорию, что под силу только нашему фюреру, а?

Все чему-то захохотали и пошли к блестящим мерседесам.

А Шисел зашел ко мне в сектор и молча положил большой шмат копченого сала и три луковицы.

Да, да, не удивляйтесь, мы едим сало. В гетто едят все, если хочешь прожить еще немного. Много – все равно не дадут. Вот вам и нация Гёте.

И я снова углубился в работу в своем секторе. Сектор назывался «сектор тары» и был занят в основном изготовлением снарядных и оружейных ящиков.

Я и еще два мальчишки, пока не попавшие «под раздачу», то есть, под раздачу смерти, что так щедро раздавала самая культурная нация в Европе, мастерили из поставляемых нам досок ящики. По исходным чертежам. Ящики каждую неделю забирали два немца. Иногда неожиданно для меня они выдавали две-три сигареты, сопровождая подарок короткой фразой:

– Ящики – очень хорошие. В общем, арбайтен гут.

И между собой соглашались, что эти бы ящики да к ним на ферму. Вот бы уже засыпали и зерна, и брюквы, и картошки. Да мало ли что засыпается под хорошую, солнечную осень в закрома.

На самом деле ящики отполированы и никакие занозы воинам вермахта не были страшны. Только побеждай. Вот с этим где-то немного тормозится. Под Москвой, например.

А в свободное время, которое было только ночью, я строил сундучок. Сундучок-матрешку. Просто туда, в сундучок, я поместил еще девять мал-мала изделий. Даже мне эта затея понравилась.

Из пустяшной затеи жизнь может вообще круто измениться. Как это и произошло.

Однажды в наш сектор пришел самый главный, что проводит селекции. Уж главнее некуда. Не даст рабочего места – значит даст выезд на грузовиках. Куда – всем известно.

Постоял, закурил, шевельнул чуть ладонью. Это значит, чтобы вышли все лишние. Сел на стул и стал внимательно, можно сказать, пристально меня рассматривать. А что рассматривать. Стоит перед ним здоровый, молодой, еще не очень изможденный парень с тяжелыми от работы руками. Как это принято, картуз я держал в руке. И смотрел в пол. А куда еще. Не в глаза же судьбе, которая решается ежеминутно в нашем цехе, на Соборной площади, в скотоперегонных переулках. В общем, на всей территории гетто.

– Где же все-таки я тебя видел, – задумчиво произнес офицер. Извините, ей Богу, столько произошло событий, что убей, не могу вспомнить звания. Не то полковник. Не то еще почище. Только помню – перед ним все гетто, включая юденрат, еврейскую полицию, армейские охранные части, может даже и гестапо – все тянулись. Одни при этом «ели начальство глазами», другие смотрели только в пол. Не иначе.

– Так где же я тебя видел, – опять задумчиво протянул офицер. – Ты, вообще, кроме этих ящиков способен на что-либо? Скоро мы закончим на востоке, и они даже для гробов не понадобятся. Так что ты можешь, а?

– Господин офицер, я могу изготовлять практически любые чемоданы, сумки. Сундуки, ранцы для армии. Вот, например, я сделал сундучок с сюрпризом, – с этими словами я поставил перед офицером – судьбой небольшой сундучок-матрешку. То есть, девять в одном.

Офицер открыл изделие, скептически скривив рот. Затем, по мере извлечения на свет Божий все новых и новых сундучков, лицо его принимало довольный вид. На самом деле ему сундучки понравились. Вернее, сама идея – девять в одном.

– Ну, в этом что-то есть. Так ведь можно и чемоданы, и сумки, да мало ли. А чемоданы с секретом можешь?

– Безусловно, герр офицер. Вот посмотрите.

С этими словами я достал свой многострадальный, уже ободранный донельзя чемодан и продемонстрировал секретное отделение. А под ним – второе, о котором поди, догадайся. Конечно, второе я не показал.

– Вот, вспомнил! – закричал офицер. – Ты – Фишман, а? Йозеф!

– Так точно, герр офицер. Только я – его сын. Фима.

– Ну вот, теперь все вспомнил. Похож, похож на отца. Но до него тебе еще расти и расти. Так, слушай меня внимательно. Твой отец приезжал в Берлин, вел переговоры со мной. С моей фирмой «Отто Дринкер с супругой». Это он мне морочил