Дороги товарищей - Виктор Николаевич Логинов

знакомы, — твердо выговорил Золотарев.

— Но, может быть, вновь познакомимся? — вздрогнув, спросил Костик.

— Нет!

— Семен! — прикрикнула на Золотарева Шурочка.

Лицо Костика жалко передернулось.

— Неужели все считают, что я теперь вам уже не товарищ? — спросил он, умоляюще взглянув на Бориса. — Если бы я мог жить без друзей, разве я пришел бы сюда?

— Погоди! — ободряюще шепнул Костику Борис. — Придет Саша, и я уверен, что он поймет тебя… Он не может не понять!

Скупое сочувствие, звучащее в голосе Щукина, приободрило Костика.

— Саша и Аркадий идут! — воскликнула Соня, взглянув в окно.

Костик вздрогнул. Внезапно побледнев, он торопливыми движениями застегнул все пуговицы пиджака.

«Дьявол меня дернул сунуться в это пекло! Сам напросился на унижение… — мелькали в его голове бессвязные мысли. — Меня выгонят из комнаты, как мальчишку, прочитав предварительно нотацию… А Женя! Женя, ради которой я пришел сюда. Как холодна, как безучастна! Даже взглядом не хочет меня удостоить! А Семка Золотарев — негодяй. Я ему припомню это!»

В дверь постучали.

— Жаль, печенье не успели съесть! — шутливо вздохнул Вадим.

— Входите! — крикнула Соня и покраснела.

Саша открыл дверь.

— Здравствуйте, друзья! Ого, смотри, Аркадий, — печенье, — с порога сказал он.

Глаза его встретились с растерянным взглядом Костика, и он замолчал. Разговор в комнате смолк. Саша перевел взгляд на Женю и, встретившись с ее любящими глазами, снова внимательно посмотрел на Костика.

— На покаяние пришел? — нахмурив брови, спросил, обращаясь к Павловскому, Юков. — Или как?

— Подожди, Аркадий, — властно остановил друга Саша. — Ты зачем к нам пришел, Костик?

— Да я… Меня… Я и Борис…

— Саша, Костик пришел со мною! — вмешался Щукин. — Он хочет извиниться… Он понял свою ошибку, и я думаю, что больше нет причин для ссоры.

— В самом деле ты думаешь это, Костик?

— Да, Саша! Я хочу помириться. Я виноват… Мне очень тяжело…

Пуговица, которую Павловский ожесточенно крутил, оторвалась, и он, недоуменно посмотрев на нее, сунул ее в карман.

«Как я унижаюсь! Позор!»

— Прежде чем мириться, нужно извиниться, — резко сказал Золотарев.

Шурочка схватила Семена за руку.

— С Павловским говорит Саша!

— Я хочу помириться! — громче, дрожащим голосом повторил Костик. — Извините, ребята, за мое… за мое поведение…

Он замолчал, но, овладев собой, безжалостно продолжал:

— Потому что один, без вас, я жалок, как глупая овца, отбившаяся от родного стада.

— Браво! — вскрикнул Вадим. — Вот это меткое сравнение. Хвалю тебя, Костик.

— Только не овца, а самоуверенный баран, — вполголоса заметил Золотарев.

Саша неодобрительно взглянул на Семена.

— Как тебе не стыдно, Сема! — гневно воскликнула Шурочка, дернув Золотарева за руку.

— Ничего, ничего, Шурочка, — сдавленным голосом проговорил Павловский. — Я все стерплю. Мне ведь и положено терпеть: я виноват перед вами… перед ним. Я еще раз повторяю, что жить вне коллектива, как отщепенец, я не могу. Это не жизнь! Даю вам слово: я исправлюсь, только простите меня!

Александр шагнул к Павловскому.

— Я знал, что ты вернешься к нам! Вот тебе моя рука, Костик!

Павловский схватил его руку и крепко пожал.

— Аркадий! — обратился Саша к Юкову. — Помирись с Костиком.

Аркадий хмуро и недовольно протянул руку.

«Мы — враги! Мы по-прежнему враги!» — подумал Костик, взглянув в лицо Юкова.

Шурочка схватила Семена за руку и подтолкнула к Павловскому.

— Ну, довольно дуться друг на друга, — прикрикнула она, соединяя две руки: дрожащую — Костика и негнущуюся — Семена. — Я ведь знаю, что у вас давнишняя детская дружба. Ты разбил, растоптал ее, Костик! Я понимаю Семена: он обижен этим до глубины души. Я немного старше вас и немного лучше понимаю, что значит получить оскорбление от лучшего друга… Но я думаю, что для Семена не унижение, а гордость принять твою руку: ведь ты признаешь, что был неправ. Я еще раз прошу тебя, Семен, — обратилась она к Золотареву, с нежной требовательностью глядя на него, — помирись с Костиком, ну!

— Что ж… — проговорил Семен и, пожав руку Павловскому, с глазами, застланными влажным туманом, торопливо отошел к окну.

Дверь в комнату резко распахнулась, и влетела Нина Яблочкина, как всегда, запыхавшаяся, стремительная в движениях. В течение нескольких секунд она выпалила десятка два слов, обращаясь то к одной подруге, то к другой.

— Откачивайте! Захлебнулась! — бросился к ней Вадим Сторман, делая вид, что собирается производить искусственное дыхание.

— Ничего мы не поняли, Ниночка! — развела руками Соня. — У тебя пулеметные темпы разговора…

— Фу! Да вон же, смотрите! — крикнула Нина, указывая на лестницу.

Под руку с Наташей Завязальской шел стройный военный — в новенькой гимнастерке, в форменных брюках, заправленных в армейские сапоги. Военный, нагнувшись, что-то шептал девушке, и лица его не было видно. Только войдя в комнату, он сдвинул набекрень пилотку с красной звездой, и все узнали Ваню Лаврентьева, Робеспьера Ленинской школы.

— Ваня! — крикнул Никитин и бросился обнимать товарища.

— Ребята! Забежал я только на полчаса. Сегодня Чесменская добровольческая дивизия отправляется на фронт!

Ваня горячо жал тянувшиеся к нему руки товарищей. Заплаканная, но гордая Наташа льнула к его плечу.

— Командир не хотел пускать: скоро погрузка… Но я так просил, что он не мог отказать, — рассказывал Ваня. — Наши ребята так и рвутся в бой! Дадим фашистам пить!

— Эх, повезло тебе! — хлопнул по плечу Вани Аркадий. — Ну, вот что, мы тебя просим: скажи своим ребятам, чтобы они и за нас постарались, отпустили фашистам и нашу порцию. Да пусть не беспокоятся: мы тоже скоро в строй встанем.

— Обязательно передам, Аркадий! И сам постараюсь. Ярости во мне… Ох, сколько во мне ярости! Слышали? Немцы Львов заняли.

Женя ахнула.

— Скверно, конечно, — продолжал Ваня, — но… — Это «но» он произнес бодро, решительно, уверенно. — Но возьмем Львов обратно, обязательно возьмем!

— Ребята! — Саша в знак внимания поднял руку. Тревожно оживленный говор смолк.

Ваня с прильнувшей к его плечу Наташей, сжавший кулаки Аркадий, стиснувший зубы Сторман, горько закусившая губу Женя, строгая Соня, серьезный Борис и затаившая дыхание Шурочка, вздрагивающий от возбуждения Коля Шатило и растерянный Костик — все смотрели на Никитина.

— Ребята! — повторил Саша, не повышая голоса. — Пришло трудное, тяжелое время… Может быть, сегодня мы в последний раз собираемся вместе. Давайте же поклянемся в великой верности Родине. Давайте дадим друг другу клятву помнить нашу школьную дружбу до конца и, что бы нас ни ждало в будущем, с честью нести доброе имя комсомольца! Поклянемся же!

— Поклянемся! — первым отозвался Аркадий Юков и порывисто протянул Саше руку.

— Навеки! — вслед за ним воскликнул Борис Щукин.

Десяток рук слились в едином пожатии. И в этом дружном сплетении ладонь Костика Павловского соединилась с рукой Семена Золотарева.