Отто Скорцени - Неизвестная война

Было поздно, и мне захотелось есть. Мы зашли в казино, где я заказал две колбаски и вдруг заметил, что забыл свои продовольственные карточки.

— Я ничего не могу поделать, — сказал полковник. — Устав есть устав. Вы должны быть фюрером, чтобы вас обслужили без карточек.

Этот хороший интендант начинал меня раздражать, так как я был очень голоден. Руководимый импульсом, я вытащил мою доверенность и подал ее полковнику, который с изумлением прочитал текст. У него был практичный ум.

— Мой дорогой, почему вы раньше не вспомнили об этом? — спросил он.

Он тотчас же распорядился, и нам принесли четыре колбаски. Мы съели их не только с нескрываемым удовольствием, но и с подобающим почтением.

Больше у меня не было причин показывать свой ценный документ, так как моих собеседников всегда предупреждало заранее Верховное главнокомандование вермахта.

В течение двух первых дней мне пришлось волей-неволей выполнять функции командующего гарнизоном будапештской Замковой Горы. Это предоставило мне возможность — наконец! — провести две великолепные ночи в удобном ложе, принадлежавшем когда-то императору Францу-Йозефу, принять ванну в его великолепной медной ванне размерами приблизительно 2,5x1,5 метра и познакомиться с одной славной и благовоспитанной личностью.

16 октября «Перекрещенные стрелы» Ференца Шаласи взяли власть в свои руки, все обошлось без сопротивления. Был создан коалиционный кабинет с бывшим министром Имреди и руководителем Кароли Берегфи. Глава правительства поблагодарил меня за спасение королевского замка от разрушений и выразил удовлетворение, что потери с обеих сторон оказались небольшими. Он также сообщил мне, что его кабинет национального единства устроит совместные торжественные похороны погибшим немецким и венгерским солдатам. 20 октября я должен был вернуться в Будапешт, чтобы принять участие в этой волнующей церемонии, проведенной на площади перед королевским замком.

Через несколько минут после моей встречи с Берегфи о своем приезде велел уведомить элегантный пожилой мужчина, одетый в мундир генерал-полковника императорско-королевской армии.

— Привет, привет! — обратился он ко мне в старосветской манере. — Кто-то хотел меня застать врасплох, говоря, что ты являешься венцем, но я не удивился. Мне подумалось: только венец может справиться в подобной ситуации! Великолепно! Какая лихость! Я рад, что познакомился с тобой! Чудесно!

Мне казалось, что он сошел с одной из картин, украшавших большие залы в стиле рококо, в которых накануне мои люди манипулировали «фауст-патронами». Фелкерсам, вошедший вслед за ним, поспешно пробормотал: «Это эрцгерцог Йозеф фон Габсбург».

Я попросил эрцгерцога присесть в кресло. Затем поинтересовался, чем я могу ему помочь.

— Вот именно, ты можешь оказать мне большую услугу. Мои лошади находятся в конюшнях замка. Как ты думаешь, могут ли они здесь остаться?

— Ну, конечно, Ваше Высочество. Все останется по-прежнему. Мне очень хотелось бы увидеть ваших лошадей.

— Привет! Пошли со мной, я покажу тебе их. Увидишь, какие они прекрасные.

Они действительно оказались великолепными созданиями. Эрцгерцог хотел подарить мне одного коня на память, но мне пришлось объяснить, что я не знаю, что с ним делать, так как командую моторизованными подразделениями.

— Это правда, — грустно сказал он. — Современная война уже не похожа на ту, давних времен. Но все равно, вчера ты решил дело по-старому, как настоящий кавалерист! Если вернешься в Буду, не забудь меня навестить. Привет!

Замок на Замковой Горе, вместе с великолепными залами и конюшней, был полностью разрушен в 1945 году авиацией и артиллерией неприятеля. Он был восстановлен в 1956 году, и опять поврежден советской артиллерией во время потопления в крови антикоммунистического восстания.

Регент Хорти выехал из своего замка в великолепный замок Хиршберг в горной Баварии. Я встретил его позже в Нюрнбергской тюрьме. Когда перед самым Рождеством 1945 года меня перевели из одиночной камеры в крыло для свидетелей, он хотел опротестовать это решение. Все же мы с ним встречались ранее и имели краткую, но вежливую беседу в поезде, везущем его в Баварию вместе с семьей и грудой багажа. Однако же в Нюрнберге он не хотел встречаться со мной каждый день. Наш представитель у американцев фельдмаршал Кессельринг объяснил бывшему регенту, что его протесты неуместны и не будут приниматься во внимание союзническими властями. Если бы Хорти выразил согласие, он мог встретиться со мной в освобождаемой мной камере. Мы были бы тогда одни. Бывший регент отказался; поэтому фельдмаршал организовал нашу встречу в камере адмирала. Он тогда заверил меня, что не знал о политической деятельности сына; я должен был верить, что он, адмирал Хорти, никогда не хотел вести переговоры с Советами, а тем более предавать Германию. Он противоречил явным фактам. С моей стороны было бы нетактично опровергать слова адмирала в ситуации, когда мы оба находились в заключении.

Вскоре Хорти был освобожден и поселился в Португалии. 3 ноября 1954 года он написал канцлеру Аденауэру из Эсторилу, непрерывно утверждая, что никогда не хотел предавать Германию и вести переговоры с Москвой.

В действительности, Хорти запутался в жульничестве. Хочу еще добавить, что СД не задержало «Ники», направлявшегося на встречу с посланником Тито 10 октября, только потому, что его сопровождал отец, регент Венгрии, которого я видел лично. Из приказа ОКВ следовало, что у меня было право арестовать только сына Хорти.

Радиообращение регента, переданное 15 октября, не было немецким вымыслом. Хорти тогда сказал: «Венгрия попросила Советский Союз о перемирии». После прослушивания этого обращения верховный командующий венгерскими войсками в Карпатах генерал Бела Миклош перешел с несколькими офицерами штаба на советскую сторону.

В своей «Истории тайной дипломатии» Жак де Лони сообщает, что 18 марта 1944 года адмирал Хорти заявил в Кпессхейме Гитлеру: «Венгрия никогда никого не предавала. Если бы обстоятельства вынудили нас в какой-либо день попросить о перемирии, то, уверяю вас, я сообщил бы об этом намерении».

Он поступил с точностью наоборот. Гитлер, которого некоторые считали слишком недоверчивым, думал, что предательство произойдет в скором времени, а оно уже произошло. 5 октября 1944 года регент направил в Москву делегацию под руководством генерального инспектора жандармерии генерала Фараго. Ночью с 11 на 12 октября Фараго получил по радио поручение подписать предварительные условия перемирия, что он и сделал на следующий день утром. Жак де Лони сообщает в книге дату 11 октября. Генерал Фараго затем вошел в состав первого коалиционного правительства под советской оккупацией.

После войны мне стало известно, что в подземелье королевского замка размещалась радиостанция, с помощью которой поддерживалась постоянная связь с Москвой. Когда мы захватили Замковую Гору, офицер, отвечавший за нее, покончил жизнь самоубийством.

В 1954 году венгерский полковник в отставке А. Гаткевич написал мне письмо, датированное 15 января. Автор сообщил в нем, что он 12 октября сопровождал своего непосредственного начальника — полковника Роланда фон Уташи — во время налаживания связей с советским Верховным командованием по приказу регента. Утром 13 октября, после согласованного обеими сторонами прекращения огня, двое мужчин оставили свои позиции в районе города Сегед и направились к русским, на другой берег Тисы. Я процитирую письмо Гаткевича:

«…Примерно в 22.00 нам сообщили, что прибыл маршал Родион Малиновский. Вскоре он вошел в помещение, где мы его ожидали, в сопровождении небольшой свиты. Это был красивый пятидесятилетний мужчина со светлыми волосами и фигурой Геркулеса, ладони у него были величиной с теннисную ракетку. На его лице, простом, с правильными чертами, выделялись умные и хитрые голубые глаза. Он больше походил на преуспевающего мясника, чем на высокопоставленного офицера. Он подошел к нам с вытянутыми руками и сердечно поздоровался».

Через переводчика Малиновский спрашивал у парламентеров о положении на немецко-венгерском фронте. Когда полковник фон Уташи сообщил недостоверные факты, маршал удивился. Он положил перед изумленным полковником подробный и точный рапорт оперативной обстановки.

«…Маршал представил нам следующие условия возможного сепаратного мира: отход наших войск из района Дебрецена, прекращение боевых действий на всем фронте, нападение на немецкие войска с тыла по соглашению с приближающимися советскими частями, чтобы вынудить немцев капитулировать. К сожалению, я уже не помню многие детали. Когда я спросил его о судьбе Венгрии, он сделал презрительный жест: «От венгров нам ничего не надо, но немцев… — гримаса ненависти искривила его лицо, — немцев мы уничтожим, — сказал он»».