Петр Андреев - Военные воспоминания

Централизованного снабжения продовольствием тогда не было. Брали все в колхозах и у колхозников. Последнюю корову уводили со двора колхозницы, лишая детей единственной кормилицы. Бесконтрольностью властей и высшего командования и пользовались гачурины. В районе Тулы были плодово-ягодные совхозы с винными заводами. Нам стали давать по 200 граммов вина. Но длилось это недолго. Всего несколько дней. Одну половину вина- это для солдат и офицеров, старшина Шевцов разбавлял на 50% водой, а вторую - делил со штабом. А затем комиссар приказал, вообще, все вино привозить ему. Якобы, он сам будет выдавать солдатам их норму. Но комиссар жил в деревнях, а солдаты в поле, в снежных окопах, далеко друг от друга, и вино выпивалось командирами в компаниях с деревенскими девушками и солдатками. Мясом и другими продуктами, также за счет солдатской нормы, Шевцов со своим помощником Дусенбаевым обеспечивал комиссара дивизиона, по потребности.

Но каждое дело имеет свое начало и конец. Как-то, внезапно, исчез комиссар дивизиона, а затем и старшина Шевцов. Тогда нам некогда было не только говорить, а даже думать о таких вещах. Непрерывные бои и метания дивизии для латания дыр в обороне, чтобы воспрепятствовать немцам, окончательно затянуть петлю вокруг Тулы, морозы, отсутствие зимнего обмундирования, продовольствия и боеприпасов, превратило нас в неодушевленные существа. Разве могли мы думать о каком-то комиссаре, когда не мывшиеся в бане и не менявшие белье, завшивевшие и голодные, месяцами не видевшие человеческого жилья, на сорокаградусном морозе зарывались в снег, чтобы уснуть. Иногда с желанием больше не проснуться. Это теперь, объевшимся свининой и курятиной немецких бауеров вспомнились нам те давние события. Тогда ходили слухи, что комиссар дивизиона Гачурин откомандирован то ли на курсы повышения квалификации, то ли в академию. Но трудно было поверить, что морально разложившегося человека можно было готовить на более высокие должности и мы решили выяснить этот вопрос у Галкина. Но безуспешно. Он всячески уклонялся от ответа.

Тогда ст. сержант Заборский перевел разговор на тему доносов. Мы подозревали, что Галкин был тайным агентом СМЕРШ и подозревали, что он мог бы быть участником того события. Галкин признался, что он дал подписку представителю СМЕРШ полка, но прояснять событие не стал (у нас в полку было два офицера СМЕРШ - капитан и ст. лейтенант). Вслед за Галкиным еще двое признались, что и они являются стукачами. Больше того, они знали многих солдат своих отделений и взводов (надо полагать, не всех), работающих сексотами. Посчитали и оказалось, что каждый третий у нас был доносчиком (это только выявленные), тайным агентом или, как теперь говорят - сексотом.

Помню, как бурно обсуждался вопрос быта солдат на войне. Как солдаты и офицеры могли терпеть всеобщую страшную завшивленность? Когда по несколько месяцев не менялось белье, и не было помывок. Одни пытались объяснить это тем, что заниматься этим было некогда, другие нашим воспитанием, третьи говорили, что в этом нет ничего особенного и ничего страшного. Дескать, на войне иначе и быть не может. Говорили - вот смотрите, казахи (у нас в полку было много казахов) не моются годами, и даже не умываются. Только глаза иногда двумя пальцами промывают, а здоровые. Но, ведь, немецкие солдаты воевали в таких же условиях, что и мы, но из ранцев убитых немецких солдат мы вынимали мыло, одеколон, какие-то, неизвестные нам мази и жидкости. И белье ни них было шерстяное или шелковое. Говорили, что в нем вши не держатся. И в каждой деревне женщины нам рассказывали, что немцы заставляли их греть воду и мыть их в хате в бельевых корытах - бань во многих районах России не было.

Тогда мы так и не пришли к единому мнению. А сейчас я хочу рассказать историю жизни одного русского человека - одни типичный пример, который, может быть поможет осознать и мне самому и другим происходившее в нашей стране и в армии.

Судьба Максима Прохорова.

Так вот, лет десять тому назад я, по просьбе племянника жены, ездил в деревню, чтобы проконсультировать и научить деревенских мужиков заменять нижние, сгнившие венцы деревянных бревенчатых сооружений не разбирая здание. Теперь в деревнях даже этого не умеют.

Там мы решили помыться в деревенской бане. Бани там есть в каждом дворе. На просьбу племянника истопить баню, его отчим спросил - «Вы что, давно не мылись?». И услышав ответ, что не мылись уже неделю, страшно удивился нашему желанию и, как аргумент, заявил, что они - семья, а может и вся жители деревни, этого я не уточнил «в этом году еще не мылись». А было это в конце мая. Выходило, что люди не мылись, минимум пять месяцев. Тогда я был поражен, что при наличии собственной бани в 20-30 метрах от дома и поленницы дров с запасом на 2-3 года, люди позволяют себе терпеть такие неудобства - по полгода не мыться. Натопили мы тогда баню и помылись с большими неудобствами - печь была полуразрушена, пол прогнил и провалился, полок и скамейки развалились, а дымоход оказался перекрыт прошлогодним птичьим гнездом. Поскольку птицы вьют гнезда весной, то, выходит, что баня не топилась около года. А значит, и люди не мылись в бане такое же время.

Напарившись в бане, за рюмкой водки я стал исподволь расспрашивать хозяина о его жизненном пути. И вот, что мне рассказал Максим Федотович ( Максим Федотович Прохоров. Второй муж Ефросинии Яковлевны Желниной (?) (дев. Муравской) - тети Фрузы - старшей сестры жены П. Х. Андреева - Марии Яковлевны Андреевой (Муравской) ).

Родился он в деревне Корь, дверов в 20, в глухом лесном краю северной части Смоленской области. Кругом лес да болота. Ближайшие города - Смоленск в 130 км и Витебск - в 80 км. До Западной Двины около 20 км. Небольшие поля, отвоеванные у леса, не могли прокормить население деревни. Подспорьем были дары леса - грибы и ягоды и мизерные заработки на лесозаготовках. Все мужчины с осени до весны работали в лесу. Рубили лес. Затем его трелевали (подтаскивали волоком к дорогам). Тогда не производили сплошных вырубок, рубили только спелые деревья. Следующая операция - это вывозка бревен на лесные склады на берегу реки, на санях и подсанках лошадьми на 20 км. Наступала весенняя распутица, менялась и деятельность деревенских мужиков. Лошади ставились на откорм к предстоящим полевым работам, а мужики уходили на вязку плотов. Пока стоял лед, плоты вязались на берегу в местах, с расчетом, что когда пройдет ледоход, паводковые воды поднимут плоты и они будут готовы к сплаву. Но на берегу вязались только небольшая часть плотов. Основная часть вязалась на воде. Бревна со штабелей скатывались в воду и здесь сплавщики, стоя в ледяной воде, баграми подгоняли бревна к гленям (это часть плота длиной в одно бревно) и соединяли их между собой клибами (это перекрученные до смятия древесины молодые березки). Глени, штук 10-12 связывались между собой веревками, и получался членистый гибкий плот. На обоих концах плота устанавливались дригалки (весла из бревен длиной 6-8 метров. Одни конец затесан лопатой, а на другом - ручка. Дригалка вставлялась в гнездо, вырезанное в привязанном поперек глени бревне и плот готов к сплаву. Плоты гнали в Латвию, в Ригу. На каждом плоту два сплавщика. Никаких укрытий на плотах не делалось. Единственное вооружение - это поддон с песком, место для костра. Поскольку русло реки неширокое и глубина небольшая, а местами река и порожистая, плоты гнали только днем. Вечером плот причаливался к берегу. Плот сплавщиками принимался и, естественно, в Риге сдавался в кубических метрах и в штуках бревен. За каждое потерянное бревно со сплавщиков удерживалось из их зарплаты. А в тех случаях, когда гленя, а то и весь плот разбивались на порогах, несмотря на то, что в Риге были устроены ловушки, вылавливающие все бревна разбитых платов, сплавщикам приходилось отрабатывать свой долг долгие годы. На сплав одного плота уходило 2-3 недели.

Я спросил Максима Федотовича, сколько же платили за этот каторжный труд. Ответил, что он не помнит, но очень немного. Деньги нужны были на налоги. Покупали и гостинец для детей и жен. Чаще всего это был колотый сахар, буханка хлеба и, если был ударный перегон, то и с килограмм чайной колбасы.

Деньги и цены сейчас и тогда трудно сопоставить, но у меня на всю жизнь осталось в памяти, как мой старший брат Сергей, 20-го года рождения, в конце 30-х годов тоже одни раз гонял плот в Ригу. И по возвращении, не было конца радости, он, на заработанные за три недели деньги, купил довольно много - поношенные хромовые сапоги со старыми калошами. В то время в деревне он был чуть ли не единственным обладателем такой роскоши.

Вернемся в деревню Корь. На мой вопрос, как жили крестьяне деревни до революции и после, Максим ответил - «Неплохо, и до революции, и после - ничего не изменилось. Работали всегда много. Только после революции стали платить большие налоги и по продразверстке стали забирать весь хлеб. И раньше хлеба не хватало, добавляли в него мякину и картошку, а к тридцатому году и вовсе перешли на липовый лист и лебеду. Но совсем плохо стало с начала коллективизации».