Николай Гнидюк - Прыжок в легенду. О чем звенели рельсы

Николаю же никто не читал лекций по военному делу, никто не преподавал ему политических дисциплин, никто не давал уроков разведывательного искусства…

Он вырос на Ровенщине. В тяжелых условиях шляхетского господства, дефензивы и пацификации формировалось его сознание, закалялся характер.

Перед ним, как и перед сотнями тысяч его земляков, сентябрь тридцать девятого открыл двери в новый мир — без грабителей и нищеты, в мир свободы, правды и добра человеческого. Он полюбил этот мир и понял, что жить без него не сможет.

Но вот поползла по земле фашистская чума, оставляя за собой пепелища и слезы народные. Неужели всему конец? Неужели опять закабаление — еще более жестокое и кровавое? Покориться? Стать рабом? Нет, этого никогда не будет! После того как почувствовал себя полноправным человеком, как увидел начало обновления родного края, — он не преклонит колени. И каким бы грозным ни был враг, какой бы жестокой ни была борьба, Николай возьмет в руки оружие, встанет на защиту своего Отечества.

Всех нас удивляла железная выдержка Николая, его сила воли, умение быстро ориентироваться в сложной обстановке и найти правильный выход.

Еще до прихода семьи Струтинских в наш отряд Николай и Ростислав, бродя с оружием по хуторам, зашли как-то в пустую хату, залезли на чердак и, сделав в крыше отверстие для наблюдения, растянулись на душистом сене. Вечером они заметили, что к хате приближается группа полицаев.

— Будем сидеть тихо, — предложил Ростислав. — Они увидят, что в хате никого нет, и уйдут.

— Чует мое сердце, без стычки не обойтись, — сказал Николай. — Подготовь пулемет, Ростислав. Когда нужно будет, я дам команду.

Полицаев было человек десять. Они послали одного проверить, есть ли кто в хате. Тот осмотрел сени, кладовую, комнаты и возвратился к своим.

— А на чердак заглядывал? — спросил старший.

— Нет. Какого черта я туда полезу?

— Иди посмотри. Может, там кто-то прячется. Увидишь кого-нибудь, вытаскивай за чуб и — сюда. Только не вздумай убивать. Оставь на вечер, чтобы было кем позабавиться.

На чердаке было темно, но, когда в сенях открылась дверь, тонкий пучок света пробивал себе сюда дорогу. Братья слышали, как полицай подошел к лестнице, что-то пробормотал и, посапывая, словно кузнечный мех, полез вверх.

«Только бы попасть, только бы не промахнуться, — подумал Николай, стискивая в руках гранату. — А Ростислав пусть даст очередь по стоящим во дворе. Главное — никого не оставить в живых. Узнают нас — неизвестно, что будет с семьей».

В этот момент в отверстии появилась голова полицая. Николай нажал на курок. Выстрелил, и незваный гость, даже не вскрикнув, полетел вниз.

— Ростислав, давай! — скомандовал Николай.

Застрочил пулемет. В одно мгновение он скосил трех полицаев.

Услышав выстрелы, Жорж, Володя и отец, находившиеся неподалеку от хутора, прибыли на помощь. Полицаи бросились наутек. Трофеи были богатые: четыре винтовки, автомат, пистолет и несколько гранат. Дальнейшее пребывание на этом хуторе стало опасным, и семья Струтинских покинула его.

Убийство полицаев всполошило врагов. Появился карательный отряд. Он сжег хутор и начал прочесывать окрестные леса.

«Где эти партизаны?» — ломали головы оккупанты. Они и не догадывались, что партизаны не в лесах, а среди местного населения, что простой крестьянский парень Николай Струтинский является руководителем маленькой, но достаточно грозной партизанской группы.

Об этом случае мне рассказал Жорж, а я вспомнил его в разговоре с Дмитрием Николаевичем, когда тот, после гибели Марфы Ильиничны, расспрашивал меня о Николае.

И еще об одном случае рассказал я командиру.

Группа наших разведчиков в сопровождении бойцов из отряда направлялась на задание. По дороге на нас напали бандеровцы. Старший группы распределил боевые силы, дав команду, какие занять позиции и в каком направлении вести огонь.

Мы с Николаем оказались в весьма трудном положении. Бандиты обстреливали нас из пулеметов, и нельзя было не то что голову поднять, а даже пошевелиться. Слышали команду: «Пулеметы — первый номер — направо, второй — налево, автоматчик — по центру. Приготовить гранаты!» — но сделать ничего не могли.

Тогда я крикнул:

— Давайте пулемет на наш фланг!..

Но никто моего указания не выполнил.

Бандиты короткими перебежками приближались к нам. Откровенно говоря, я растерялся. А Николай?

— Жорж, ко мне! — воскликнул он.

И тот выполняет команду старшего брата: удобно примостившись за двумя дубами, поливает бандитов пулеметным свинцом. Тем временем Николай подполз ближе к вражеской пулеметной точке и швырнул гранату.

Мой рассказ понравился Медведеву.

— Говоришь, тебя пулеметчик не послушался, а Николая — сразу же? Ничего не поделаешь: младший брат всегда старшего слушает.

— В данном случае, Дмитрий Николаевич, — сказал я, — дело не только в том, что они братья. Был бы я на месте Жоржа, я тоже выполнил бы команду Николая. Здесь роль играют не столько родственные отношения, сколько тот непоколебимый авторитет, которым пользуется Николай Струтинский.

Разговор с нами, а особенно с самим Николаем еще раз убедил командира, что Николай и в дальнейшем должен быть разведчиком; И когда встал вопрос, кому пойти в Луцк, чтобы возобновить прерванную после гибели Марфы Ильиничны связь с подпольем, Медведев остановил свой выбор на Николае. И тот пошел. Пошел без колебаний. Пошел той же дорогой, по которой последний раз возвращалась в отряд его мать. Связь с луцким подпольем была восстановлена.

Не буду вспоминать о том, что делал Струтинский в Луцке. Скажу только, что, описывая в своей повести «Дорогой бессмертия» деятельность луцких подпольщиков, он из скромности оставил вне сюжета книги немало моментов автобиографического характера. Мне же кажется, нужно рассказать о ровенском периоде его разведывательной деятельности, то есть о том времени, когда он жил и работал рядом с нами.

Известно, что такое исправные документы для разведчиков и как нелегко было их достать. Вначале нам приходилось пользоваться только готовыми документами, изъятыми или взятыми на время у кого-то (помните мой «аусвайс» на имя учителя Стефана Курильчука?). Затем появились чистые бланки: налетят партизаны на какую-нибудь полицейскую управу или небольшую комендатуру и возвращаются с трофеями. Но бланков этих не хватало, и командование отряда поручило нам организовать их поиски в Ровно.

Но вот однажды приходит Николай и выкладывает на стол около десятка чистых аусвайсов.

— Откуда они у тебя? — удивился я.

— Ляля принесла.

— Ляля? Кто она?

— Ты что же думаешь, только тебе можно иметь знакомых среди представительниц прекрасного пола? — усмехнулся Николай. — У тебя Леля, а у меня Ляля.

— Я серьезно спрашиваю.

— Есть у меня одна знакомая. Лариса Мажура. У нее трое детей, скромная, не то что твоя пани Лисовская. Я подумал, что она может стать нашей помощницей. Посоветовался с Николаем Ивановичем. Он со мной согласился. Подыскал для нее работу в главном СД Волыни и Подолии. Она там уборщицей работает.

— А как ей удалось раздобыть эти бланки?

— Есть там какой-то дурень, который чуть ли не ежедневно бывает под хмельком. Он часто забывает на столе ключи от ящиков. А Ляля убирает его кабинет. Вначале она думала, что он делает это намеренно — проверяет ее. А потом рискнула, открыла ящики, видит — бланки. Очень уж большим было искушение. Вот она и взяла.

Николай Иванович, узнав об этом, похвалил женщину, однако в то же время заметил:

— Бланки — это хорошо. Но чего стоят они без печати?

— Если нужно — будет и печать, — не задумываясь, ответил Николай.

— Что, снова Ляля?

— Возможно, что и она.

— Неужели ты думаешь, что в столе этого кретина рядом с чистыми бланками еще и печать лежит? — не без иронии спросил Кузнецов.

— Было бы неплохо. А впрочем, можно и без этого самого стола обойтись. Сказал: будет печать, — значит, будет, и Ляля мне тут поможет.

Он ушел, и несколько дней мы его не видели. Уже начали волноваться: не заболел ли, не случилось ли что. Как вдруг появляется, веселый, возбужденный, и, не дав нам опомниться от своего внезапного появления, вытаскивает из кармана какую-то маленькую вещицу, завернутую в тряпку.

— Вот, пожалуйста, — говорит.

Разворачивает тряпку: печать. Новенькая печать главного СД Волыни и Подолии.

— Где ты взял ее?

— Я сам…

— Что, стащил где-то?

— Да нет. Вы что, за вора меня принимаете? Я сам сделал ее.

И вслед за этими словами высыпал из кармана на стол целую кучу различных инструментов: перочинный нож, небольшой циркуль, напильник, шило, кусок резины…

— С помощью этих орудий, — сказал Николай Струтинский, — можно смастерить печать самой имперской канцелярии.