Вадим Собко - Избранные произведения в 2-х томах. Том 2

Капитан Лаузе вышел на крыльцо в сопровождении седого фельдфебеля, единственного унтер-офицера среди оставшихся ополченцев, и бригадира — начальника отряда французских полицейских, которые несли внешнюю охрану. Возле машины-виселицы выстроился её экипаж — четверо здоровенных гестаповцев: палачей на фронт не брали даже при самых затруднительных обстоятельствах. Специалисты, ничего не скажешь.

Капитан долго смотрел на пленных пустым холодным взглядом. Эти люди были теперь полностью в его власти. Такого взлёта в его жизни ещё не было. Лаузе чувствовал себя богом, владыкой: захочет — жизнь подарит, захочет — повесит. Сегодня он желал пугануть этих жалких, высохших, бледных, одетых в лохмотья людей, пугануть хорошенько. Пусть почувствуют его железную руку, которая умеет карать.

— В нашем лагере, — громко сказал Лаузе, — упала дисциплина. Чтобы напомнить вам о ней, я приказал повесить одного преступника. — Капитан медленно, величавым жестом поднял правую руку и указал на пленного, стоявшего последним в шеренге. Гестаповцы проворно подбежали к несчастному парню. Минута — и уже в воздухе качались его босые ноги.

— Все видели? — спросил капитан. — Так будет с каждым, кто посмеет посягнуть, нет, даже не посмеет, а только подумает посягнуть на самое святое в нашем лагере — немецкий порядок.

— Разойдись! — во всё горло гаркнул фельдфебель. Машина, сердито фыркнув, выехала за ворота лагеря. Тело пленного вздрагивало на выбоинах и казалось живым.

— Подожди, ну подожди, вошь фашистская, — проговорил сквозь зубы Колосов, подходя к бараку. — Придёт и твой час, мы тебя ещё не так подвесим. Дождёшься.

— Когда? — сдерживая нервную дрожь, спросил Шамрай.

— Сегодня.

— Как сегодня?

— Нет, повесим его позднее. А сегодня мы переходим в ночную смену. Можешь идти в «Сан-маре», Жаклин будет тебя ждать возле шахты…

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ

Электровоз мчался по штреку. Тонкие рельсы узкоколейки прогибались под его тяжёлым металлическим телом. Как жалко, что электровоз наполнен аккумуляторами, а не взрывчаткой. Робер Коше разогнал бы его и врезался в каменную стену, чтобы навсегда завалилась эта проклятая шахта. Смотреть тошно на штреки, крепления, на этих пленных шахтёров. И вообще опостылел белый свет, зачем жить, если Жаклин принадлежит другому.

Дня два тому назад он узнал об этом. И ни от кого-нибудь — от самой Жаклин. После смены они вместе шли домой, девушка спросила:

— Робер, ты мне друг?

— Конечно, что за разговор.

— Мне необходимо повидаться с мужем.

Он недоуменно взглянул на Жаклин. Она и бровью не повела. Шла, как всегда, легко размахивая руками, волосы схвачены яркой косынкой, спокойные глаза, улыбающиеся губы.

— Мужем? — Робер остановился. — С чьим мужем? Твоим? Ты вышла замуж? За кого?

— Он пленный из лагеря.

— Роман Шамрай?

— Да.

Ноги не удержали Робера, и он сел на прохладную, уже покрытую пожелтевшей осенней травой землю.

— Что с тобой? — спросила Жаклин.

— Ничего, — сквозь зубы ответил Робер. Потом, собрав силы, поднялся и сказал: — я его убью.

— Но он мой муж, не забывай об этом.

— Именно об этом я и думаю. Муж? Чепуха какая-то.

— Нет, это правда.

— Когда же вы поженились?

— В ту ночь, когда был налёт на гестапо.

— Ну и чудеса, — Робер горько усмехнулся. — Люди рисковали жизнью, подожгли нефтехранилища, били гестаповцев. А он побежал к тебе…

— Мне сдаётся, что вы были вместе.

— А ты… ты его любишь? И он действительно тебе муж?

— Да.

— С ума сойти можно, — Робер стиснул руку Жаклин. — А я как же? Ведь я люблю тебя.

— Потому и прошу помощи.

— Ну… — Робер с трудом подыскивал слова, — Это не для меня. Ты изменила мне. Ты отбросила мою любовь, хотя знала, что я давно тебя люблю, да ещё хочешь, чтобы я помогал тебе любить другого. Извини, но это уж слишком…

— А я думала, ты сильный…

— Нет, я обыкновенный, какой есть, и благородных подвигов от меня не жди. Погоди-ка, да ты меня просто дурачишь. Как пленный мог стать твоим мужем? Когда? Где? Ерунда какая-то!

— После того, как сожгли гестапо, мы поженились, у нас дома.

— О женщины! — воскликнул Робер. — Для того чтобы выйти замуж, им нужно полчаса!

— У меня это заняло и того меньше, — Жаклин улыбнулась. И именно эта шутка окончательно убедила Робера: всё правда. Сердце сжала нестерпимая боль. Он с трудом перевёл дыхание.

— Что ж, поздравляю, — сказал он, чувствуя, как в груди закипела злоба. — Но на меня можешь не рассчитывать. Я никогда не думал, что ты так жестока… Ты его в самом деле любишь?

— Я же сказала тебе.

— Да, правда — ты сказала. Влюблённые всегда бывают жестоки. Об этом даже в Библии сказано… Ну что ж, люби кого хочешь и выходи замуж хоть десять раз — дело твоё. Но помогать тебе я не буду… Уволь от такой чести. Любишь кататься, люби и саночки возить. С меня хватит. Прости, я зайду сюда, — кивнул он в сторону бистро…

— Жаль, я так надеялась…

Робер Коше в бистро не пошёл, а круто свернул в переулок. Ещё бы немного, и с его языка сорвались бы такие слова, что всем чертям стало бы тошно. Он унизил бы и Жаклин, и себя… Робер прислонился к каменной стене и замер. Может, Жаклин разыгрывает его? Нет, нечего себя тешить надеждой. Так не шутят. То, о чём сказала Жаклин, — правда. Иначе не болело бы так его сердце. Недаром говорят: сердце — вещун, оно чует беду. Да, она сказала правду. Не думать! Только не думать о Жаклин. Иначе можно сойти с ума, можно убить её, себя, этого Шамрая… Чёрт с ними, он найдёт себе другую девушку. Это не так уж трудно сделать в Терране… Подумаешь, свет клином не на одной сошёлся. И такую свадьбу закатит… Пригласит Жаклин — пусть посмотрит, пусть позавидует. Покусает ещё себе локти, что своё счастье упустила.

Глупые мысли и глупые мечты! Нет в Терране девушки лучше Жаклин. Может, есть красивей, но лучше — нет. И чище и честнее тоже нет… Как же могло случиться, что полюбила она не его, Робера, который знал её с детства, а пленного, в общем-то чужого человека? Чем он завлёк её, чем очаровал её сердце? Как же это всё-таки несправедливо! Робер Коше чуть было не закричал от боли. Конечно, избавиться от такого соперника нетрудно. Стоит только шепнуть одно слово начальнику охраны, и всё: исчезнет Роман Шамрай, будто и не было на свете…

Что ты надумал, Робер? Предать? Ты же шахтёр!

Коше посмотрел по сторонам: не сон ли всё это.

Над Терраном дремал осенний прохладный вечер. Равнину заполнили сумерки, тихие, мирные. На железной дороге, совсем недалеко, прогудел паровоз. Безветренно, а с клёнов всё-таки падают жёлтые листья. Видно, нет сил им уже держаться на ветках. Так же нет больше сил жить и тебе, Робер. Значит, ты додумался до предательства? Одна мысль об этом — уже злодейство, и ты горько поплатишься за это. Сейчас же догонишь Жаклин и спросишь, в чём ты можешь ей помочь… Нет, это невозможно!

Остаётся смерть?

Тогда кто же поможет Жаклин, если тебя не будет в живых?

Робер Коше с ужасом и с горечью почувствовал, что сейчас догонит Жаклин и попросит у неё прощения…

Тряпка! Разве так ведут себя настоящие мужчины? Да, между прочим, именно так они и поступают, если хотят быть настоящими. Значит, выход один — идти к Жаклин? Да, надо идти.

Он увидел её стоящей возле узорчатой, сплетённой из толстой металлической проволоки калитки, и Робер не сразу понял, только что сюда подошла Жаклин или стоит давно, кого-то поджидая.

— Я уже боялась, что ты не придёшь, — улыбнувшись, сказала Жаклин.

Робер от удивления не знал, что сказать в ответ, только пожал плечами.

— Проводи меня до «Сан-маре». Я одна немного боюсь…

— У тебя дело к нему? — спросил Робер Коше, хотя прекрасно знал, что у Жаклин нет никакого дела — одно лишь страстное желание повидаться с возлюбленным. Всё его существо молчаливо молило девушку: скажи «да», обмани меня, дай мне возможность свободно дышать, прямо смотреть тебе в глаза, любить тебя.

Жаклин словно поняла его мысли и где-то в глубине души пожалела парня.

— Насколько легче жить на свете, когда рядом с тобой есть такие друзья, как ты, — искренне сказала она.

Робер благодарными глазами взглянул на Жаклин,

— Сегодня в лагере повесили пленного ни за что, ни про что. Просто подвернулся человек под весёлую руку господина коменданта. Это мог быть и Роман Шамрай. Мир отвратителен, и жить в нём страшно. Но ты этого не понимаешь. Лезешь на рожон, — сказал Робер, стараясь предупредить Жаклин от опасного шага.

— Господин комендант тоже скоро попляшет на виселице, дай срок. А со мной ничего не случится. Я бы хотела попасть в «Сан-маре» в полночь.

— Хорошо. Велосипед есть у тебя? — Голос Робера прозвучал спокойно, будто речь шла об обычной прогулке, и только Жаклин могла почувствовать и оценить, как он волнуется, сдерживает себя.