Я шкурой помню наползавший танк - Юрий Иванович Хоба

Правда, есть риск повторить ошибку жителя волновахского посёлка Еленовка. Мужик позабыл освободить маковку одолженного у вечнозелёного бора саженца от звезды. Так прошёл один год, второй, третий… Ну, а спустя полтора десятка лет дерево вознеслось на такую высоту, что впору вызывать машину с выдвижной лестницей.

Впрочем, насколько известно, мужик не планирует звонить по телефону экстренной службы. Да и спасатели едва ли возьмут грех на душу. Ведь разлапистая звезда теперь не просто новогодняя игрушка, а основание гнезда сорокопута-жулана.

Поэтому свою дворовую ель я не отягощаю излишествами. И потом, разве могут быть украшения лучше парочки лазоревок, телесного цвета шишек и атмосферных осадков? Порой мне даже кажется, что зелёные иглы специально нанизывают косо летящие снежинки, чтобы явить миру гармонию зимней свежести.

А в качестве дополнения к ёлке вполне достаточно столика штучной работы, сквозь ласковое покрытие которого погасшими уголками проступают кругляшки сучков. Скучавшее целый год под крышей творение кустаря-одиночки обретает возможность побывать на вольном воздухе и заодно сгодится в качестве пьедестала для вазы с яблоками, графинчика сухого вина и вздрагивающих от прикосновения озябших пальцев стаканов тонкого литья.

И конечно же, для полноты счастья остается лишь дождаться приезда сродственной души, а если повезёт – то целой дюжины, чтобы было с кем зачерпнуть певучим стаканом толику снегопада.

ТАРАНЬ С ПОЛУОСТРОВА КАМЧАТКА

К сожалению, война наставила рогаток на дорогах, которыми стекались к крыльцу эти самые сродственные души. Только две, да и то проездом, прибыли к Новому году.

Но зато гости с самого полуострова Камчатка, земляки известного путешественника Фёдора Конюхова, самые что ни есть сродственные души Антонина и Пётр. Правда, Камчатка не та, лежащая за тридевять земель, а ближняя, с берега которой можно разглядеть дымки идущих к Керченскому проливу судов.

Привезли гости, помимо вязанки тарани, новогодний гостинец от Фёдора – роскошное издание репродукций его картин с дарственной надписью.

– Извини, – сказал Пётр, – книга несколько месяцев пролежала рядом с Библией под иконой Николы Мирликийского. Ждали, но ты всё не едешь…

Альбом излучал запах моря и степной полыни. Впрочем, в прибрежном селе Атманай так пахнет решительно всё. Начиная с часовенки (её Пётр возводил на пару со знаменитым путешественником) и заканчивая рассохшимся баркасом, который, словно старый пёс, доживает дни во дворе родительской усадьбы покорителя всех полюсов планеты Земля.

– Чем сейчас Фёдор занимается? – спросил я. – Не знаешь?

– Приблизительно, – рассмеялся гость, поглаживая точную копию бороды Громовержца ладонью железобетонной прочности. – Коль наш общий друг прошёл все моря-океаны, дважды побывал на Эльбрусе, можно предположить, что готовит собачью упряжку для погружения в Марианскую впадину. Там он наверняка не побывал.

Ещё одна сродственная душа – Антонина. Далеко не молода, но обаятельна. А ещё она излучает свет, который держится в безветренную погоду над полем цветущего подсолнечника.

Однако Пётр, несмотря на жесткие ладони и бороду Громовержца, лишней сигареты или чарки при жене не позволяет. Поэтому я предлагаю ему «подышать» свежим воздухом.

– Правильно, – одобрила хозяйка. – Попутно машину во двор загоните. И нам мешать не будете. Гуляйте, пока к ужину не позовём.

ГОРСТЬ РЕПЬЁВ НА ПАМЯТЬ О ВОЙНЕ

Словом, ждать милостыню от дам мы не стали. Воспользовавшись бесконтрольностью, я приволок под дворовую ель столик, разместил на нём яблоки, вино и сигареты, а гость благословил всё это торжественным крестом.

Отведав даров виноградной лозы, закурили. Облачка лёгкого табака застревали в еловых ветках и бороде камчадала, словно потерявшаяся паутина. Казалось, что они, а не периодически срывающийся снег издают слабый шорох.

– Я думал, у вас, на Донбассе, грохочет, как в кузнечном цеху, а оно вышло наоборот, – подивился Пётр. – В Атманае, когда низовка играет с морем, и то шума поболее.

Лучше бы гость промолчал или сказал что-нибудь другое. Впрочем, чего требовать от человека, сон которого тревожат петухи да треск ворочающихся у берега льдин.

А здесь уже не треск припая, а кашляющая очередь разбудили тишину.

– Ну вот, – виновато молвил Пётр, – накликал… Что это было?

– Война, – ответил я. И тут же уточнил: – Скорострельная пушка боевой машины пехоты. Пойдем-ка в дом от греха подальше.

– Так опасно?

– Как сказать… Иногда гостинцы и сюда залетают. Сейчас я один такой продемонстрирую.

– Подари. Соседям дома буду показывать.

– Только спрячь хорошенько. Иначе на блокпосте отнимут.

К великому изумлению, замечаю, что борода камчадала трясется от беззвучного смеха.

– Смешное вспомнил?

– Антонину. На блокпосте три часа промордовали. Антонина, чтобы согреться, термос чая выдула. Ну и подалась по малой нужде за какую-то будку. Да и скатилась колобком в окоп. Я её оттуда, как рака из норы, за ворот тащил. А как отъехали с километр, вновь на обочину попросилась. Жаловалась по возвращении: «Горсть репьёв из колгот вытряхнула. В окопе нахваталась».

– Плох твой смех.

– Пугаешь?

– Предупреждаю на будущее. Обочины уже не одну жизнь забрали. А сколько всего на минах подорвалось, только травматологам известно.

ТОСТ ПОД ГРОМ КАНОНАДЫ

Смешинки тут же соскользнули с бороды Громовержца:

– Ты, наверное, прав, как ни печально, – молвил, баюкая в ладони розовощёкое яблоко. – Я сам, дурень старый, на блокпостах дважды облажался. С солдатом общался на русском, с ополченцем – на мове, что, мне сдается, им сильно не понравилось.

– Надо было на языке прадеда-немца.

– Кроме «Хенде хох» и «Нихтс форштевень», ничего не знаю… Хотя Антонина утверждает, что после возлияния во сне не по-нашенски лопочу. А на каком…

Завершить фразу помешала всё та же боевая машина пехоты. А сдвоенный шлепок мин о сугробы за околицей и вовсе перевёл разговор в другое русло.

– Постукивает что-то? – гадательно произнёс камчадал.

– Где?

– За калиткой.

– Соседка Ираида вечернюю пробежку совершает. С лыжными палками… Тётка не без юмора. Особо любопытным встречным жалуется на склероз: «Палки взяла, но лыжи дома забыла». А потом при этом хихикает. Бегает каждый вечер. Без скидки на погоду и бомбардировки.

– С головой у неё всё в порядке?

– Более чем. И у соседа напротив крыша тоже на месте… У которого гирлянда за окошком мерцает… Это тебе, свежему человеку, кажется диким: как можно совершать вечерний променад и наряжать ёлку под визг осколков.

– Истину глаголешь.

– А разве сам не втянулся? В километре отсюда мины хряпают, а мы с тобой грызём яблоки да за жизнь толкуем. И Антонина туда же. Слышишь, как щебечет с хозяйкой?..

Наконец скорострельная пушка угомонилась. Наверное, выпуляла весь боезапас. А может, пушкари решили больше не поганить благостный вечер чужеродными звуками.

– Погодка действительно чудо, – согласился гость. – Чистая тебе невеста во время венчания… Знаешь, – добавил после непродолжительного раздумья, – я иногда удивляюсь нашему Фёдору. Ездит, летает, плавает. Как будто есть на белом