Zа право жить - Коллектив авторов

главное, что отсюда подальше. – Славик, тяжело вздохнув, поставил кружку. – Пока эта война закончится, все возьмут и разъедутся, кто здесь детей рожать будет, кого я потом учить буду? А старики поумирают, вот и получится, что конец городу, зарастет кустами и бурьяном, только кошки бездомные и останутся.

– Тогда получается, что никому никуда и уезжать нельзя? – сам понимаю, что хитрю, тем более что со Славиком я в очень многом согласен.

– Почему нельзя? Если, например, жить только начинаешь, на учебу едешь, ну или совсем невмоготу, лишился всего, а хуже того – всех, без кого жить невмоготу, тогда, конечно, есть смысл собраться и поехать куда угодно, хоть на край света. Попытаться забыть все и начать жизнь заново… А если нет в жизни такой нужды, то как ни смотри, а от себя не уедешь, куда бы ты ни поехал, как бы ни старался, а все, что тут жить мешало, так же и там жизнь отравлять будет.

Я уже собрался было открыть рот, чтобы возразить, что можно уехать не от чего-то, что мешает, а к тому, чего не хватает, как Славик внезапно дернулся и встал.

Заговорившись, мы оба проморгали возвращение Ратника. Непроизвольно Славик встал ближе ко мне – человек перед ним чужой, кто знает, что у того на уме, а у меня, как ни крути, пистолет в кобуре.

– Добрый вечер, товарищи, – традиционному приветствию Ратник уже давно не изменяет, – кто и куда собрался? Давайте подвезу, беру недорого, едем с комфортом.

– Сейчас поедем, Владимир Иванович, знакомьтесь, это Славик, мы с ним в этой школе столько всего пережили, почти как с вами, только заканчивалось все всегда хорошо.

После знакомства и короткого разговора – общих тем и знакомых у них не было – Ратник открыл дверцу кабины.

Славик смотрел на меня так, словно пытался запомнить.

– Даст Бог, увидимся, – бормотал он скомканно, – жизнь твоя, а только я бы здесь остался, здесь от тебя и толку больше, да и родители тут.

Я снова бережно прижал его к себе

– Увидимся, Славик, главное – в другой раз ничем меня не окати. И – добро пожаловать в студенты.

Машина плавно тронулась и закатилась за угол школы, махавший уцелевшей рукой Славик перестал быть виден в зеркале заднего вида.

Над горизонтом, заставив сощуриться, алым сиянием разлился степной закат. Ратник надел очки со щитками по бокам и плоскими темными стеклами, отчего стал похож на сидящего в древнем аэроплане авиатора, подставившего лицо рвущемуся в кабину ветру.

Сидя на подпрыгивающем сиденье, я чувствовал себя, словно книжный лис, странным образом затесавшийся в кабину самолета Экзюпери, везущего меня вдаль от так и не растерявшего чистоту детского сердца Славика, который в нашем маленьком, заброшенном в степи городке умеет жить на своей собственной планете.

Я рассказал об этом Ратнику; сначала он смеялся, потом, сняв очки, посмотрел на меня, как мне показалось, взволнованно.

– А вы и вправду уехать решили? Куда? И когда? – он выглядел смущенным и говорил необычно быстро.

– Меня в Петербург, в академию зовут, преподавателем, ответ до послезавтра дать нужно.

Глядя мимо Ратника на заросший дикими маслинами террикон, я ощущал, как дрожит, колеблется, словно маятник, внутри меня связь с простыми, привычными с детства видами – такими, как этот террикон, как пыльные абрикосовые деревья вдоль дороги, колеблющиеся от раскаленного воздуха волны степных трав, – и с незаметными обычно моментами, из которых и складывалась жизнь.

Совершенно отчетливо понимал я, что пусть годами ограниченный линией боевого соприкосновения с одной стороны и цепочкой контрольных пунктов въезда и выезда с другой, мой край был маленьким, по столичным меркам неказистым и уж точно некомфортным – без круглосуточного миндального кофе, кондиционера в автобусах и даже без возможности пойти с детьми в кинотеатр, но я до такой степени сросся с ним, что давно стал просто его малой частью.

И если уехать отсюда, выдернув себя по-живому, бросив все, чем жил последние годы, то что тогда от меня останется, и нужно ли будет это оставшееся хотя бы для чего-нибудь?

– Как-то так, – скорее себе подытожил я размышления.

Не глядя на меня, Ратник сдержанно кивнул.

VI

Дальше мы ехали почти молча, Ратник после целого дня в пути сосредоточенно смотрел на дорогу, изредка поругиваясь, резко разворачивал руль, чтобы ужом просочиться между давними, местами засыпанными щебнем и песком колдобинами.

Я вцепился в ручку, расположенную над дверью. При вихляющих поворотах уазик дергало, когда машина оказывалась на кочке, я подпрыгивал на сиденье, рюкзак звенел упакованной в нем фамильной посудой из нержавейки.

Выскочив с проселка на недавно покрытую свежим асфальтом дорогу, Ратник прибавил газу, «буханка» легко понеслась вперед, и минут двадцать спустя, вместе с наступившей темнотой, мы оказались возле моего дома.

От предложенного душа и ужина Ратник неуверенно отказался, пообещав обязательно быть завтра к обеду.

Дома, переступив порог и обняв отца с дочерью, я ощутил, как трехнедельная усталость, ручейком поднявшись от ног, захватила и сковала меня целиком.

Разобрав рюкзак, закинув пропахшую потом и костром форму в стиральную машину, постояв под горячим душем, наполненным ярким светом и ароматом персикового шампуня, я добрался до кухни.

На столе уже была глубокая миска, расписанная по кругу разноцветными волнами, которые, казалось, создавал распустившийся на дне цветок то ли мака, то ли пиона.

Маша стала накладывать в миску суп, сваренный по измененному ею рецепту моей бабушки – в прозрачном бульоне вместе с треугольниками куриных крыльев плавала цельная, размером с грецкий орех, картошка, бочонки моркови в мизинец длиной, крупные лепестки сладкого перца и грозди маленьких томатов.

Наполнив миску чуть больше, чем наполовину, до третьего вала разноцветных волн, дочь стала рассыпать по поверхности супа мелко нарезанные петрушку и укроп, после чего в прозрачный стеклянный полубочонок выдавила из пакета охлажденную сметану.

Спиной к окну, я присел на приземистый деревянный табурет, у нас таких было три штуки, и они напоминали трофеи, принесенные сказочной Машенькой из негостеприимного медвежьего дома. Второй табурет я поставил рядом, надеясь, что дочь скрасит мне ужин рассказом о местных новостях. Наполнив цветастую кружку из белой керамики насыщенно-красным компотом, Маша юркнула к себе в комнату – готовиться, так и не объяснив, к чему именно.

На внезапно освободившийся стул тут же запрыгнул Леопольд, наш кот, который, когда дома