Антон Деникин - Старая армия

Циркуляр упускали из виду, что ведь военная школа готовила учителей и воспитателей для солдата — природного «пассажира 3-го класса».

Не стеклянным колпаком, конечно, а другого рода воздействием, о котором я говорю ниже, военная школа уберегла своих питомцев от духовной немочи и от незрелого политиканства. Но… сама никак и ничем не помогла им разобраться в сонме вопросов, всколыхнувших русскую жизнь. Уже первая революция и переход к новому строю дали серьезные указания на недостаточную подготовленность офицерства к воспитательной работе в усложнившейся донельзя новой политической обстановке. Под влиянием этого в 1907 г. в курс военных и юнкерских училищ введен был даже отдел государствоведения и «учения о политических течениях».

Но после трехлетнего опыта этот курс был изъят, а на место его введены «сведения из финансового и полицейского права», с целью — как гласил официальный отчет — осветить юнкерам условия деятельности правительственных учреждений и органов местного самоуправления и ознакомить их с экономическим и бытовым положением крестьян и рабочих — главного контингента армии…

И по малому времени, остававшемуся до войны, и по новизне задания мера эта не могла оказать существенного влияния. И в годы второй революции молодежь, как и старое офицерство, оказались одинаково безоружными и беспомощными перед вставшими вдруг политическими и социальными вопросами, спасовав даже перед солдатской полуинтеллигенцией — чеховскими «ятями».

Итак, занятия кончились.

Развлечений немного в училище. Гимнастический зал, где собирались любители показать свою силу и ловкость; где юнкер Ильин перелетал, как перышко, через деревянную кобылу с сооруженной на ней чуть не в три яруса пирамидой человеческих тел; где юнкер Юревич — рижский гимназист — проделывал умопомрачительные вольты на сложной трапеции.

Позднейшие выпуски привлекались еще к обязательному обучению танцам… Чрезвычайно комичную картину представляла, говорят, перед уроком танцев приемная, в которую стекались вереницами юнкера с перевязанными руками и ногами, с подвязанными щеками — внезапно заболевшие, — чтобы получить от дежурного офицера освобождение от урока…

Или еще, преимущественно в предпраздничные дни, устраивались доморощенные концерты.

Плакала скрипка юнкера — талантливого музыканта, почему-то бросившего консерваторию. Могуче гремел прекрасный юнкерский хор про старину стародавнюю, как «султаны звилилы кунаты кайданы»… Или грустно стелился «не осенним мелким дождичком»…

Прокуренная насквозь, пропахнувшая дешевой казенной ваксой, в полужидком виде наполнявшей отставленные к стенке корытца, наша курилка (она же туалетная, она же концертный зал) полна народу. Полное удовлетворение, непосредственность чувств и искреннее, шумное одобрение исполнителям.

А в углу курилки, на составленных скамьях, прикрытая живой стеной, расположилась группа картежников — режутся в стуколку. Азарт, нездоровый огонек в глазах, серебро и мелкие измятые бумажки, переходящие из рук в руки… Карточная игра строжайше запрещена. Но училищные традиции заставляют свое, юнкерское начальство «не замечать»; а поставленные посты предупредят о появлении дежурного офицера…

Периодически устраивались «похороны», с подобающей торжественностью. Хоронили «науки», учебники или юнкера, переведенного в «третий разряд». За «гробом» шествовали «родственники», а впереди «духовенство», одетое в ризы из одеял и простынь. «Духовенство» возглашало поминание, хор пел, впоследствии — когда заведены были училищные оркестры — чередуясь с музыкой. Несли зажженные свечи и кадила, дымящие махоркой. И процессия в чинном порядке следовала по всем казематам до тех пор, пока неожиданное появление дежурного офицера не обращало в бегство всю кампанию, включая и покойника.

Можно подумать, что это — предтечи «безбожников»… Нимало. Представьте себе, что большинство участников похорон были люди верующие, смотревшие на традиционный обряд как на шалость, но не кощунство.

Потом — вечерний чай, перекличка и — на покой. Лампы притушены; юнкера могут еще в течение часа доканчивать свои дела при собственных свечах.

В десять казематы стихают окончательно. Только ночной дневальный-юнкер бродит тихо между кроватей, подсчитывая число незанятых, принадлежащих отсутствующим по законным причинам юнкерам. На случай, если спросит дежурный офицер…

Все в порядке. Ибо, если и бывает изредка самовольно отлучившийся, то на кровати его покоится отлично сделанное чучело.

Все спит. Кончился трудовой юнкерский день.

Прошло почти сорок лет с тех пор, но не изгладилось во мне теплое чувство к своей школе. Со всеми ее недочетами, с приснопамятным винегретом и рыжими неудобоносимыми сапогами, с лишением отпуска и прочими неприятностями.

Ворчали мы в свое время немало и на людей, и на порядки. В любимой юнкерской песне доставалось училищу изрядно. Называлась песня «Венец творения» и по внешности была кощунственной. Но, право же, никто из нас не влагал в нее кощунственного смысла, подобно тому как нет его, по существу, в песне казанских студентов, например, о святом Варламии, нет в древних апокрифах или в южных колядках, представляющих небесные силы в сугубо земной обстановке.

Начиналась песня словами:

Однажды Бог, восстав от сна,………………………………………………

Далее шел разговор с апостолом Петром о создании на земле всяких полезных учреждений и, для контраста — «такого творения, которое от всех терпело бы гонения». Подходящим признан был штат юнкерского училища…

И вот, по Божьему глаголуСоздали юнкерскую школу.

В песне было больше юмора, чем злобы. Очевидно, то хорошее, что связано было с училищем, перевешивало дурное, если после оставления стен училища киевляне хранили о нем добрую память, а между собою моральную связь.

Первый год училищем командовал полковник Дебюк, заурядный офицер Генерального штаба — не педагог, не очень строгий и, вообще, мало влиявший на жизнь училища. Второй год — бывший ротный командир Пажеского корпуса, полковник Лавров. Лавров, имея долголетний опыт, был, по-видимому, хорошим педагогом, но… не для нас. Вся атмосфера Киевского училища была разительно непохожа на ту, к которой он привык. Начиная с внешней убогой обстановки… Обходя первый раз наши казематы, он пришел в расстройство, а войдя в столовую, с удивлением спросил:

— Что это?

— Столовая.

— Боже мой, у нас в Пажеском конюшни много лучше…

Лавров был ошеломлен и тем разношерстным составом, который представляла тогда юнкерская среда по воспитанию, образованию и возрасту. Привыкнув к обращению с детьми или юношами определенного общественного круга, годами воспитывавшимися в корпусном режиме, он пытался применять те же приемы и способы воздействия в отношении юнкеров — людей недавно еще «с воли» и нередко бородатых. Выходило иногда трогательно, чаще забавно. Когда «юнкерский курс» перевели в Чугуев, Лавров почувствовал большое облегчение и не мог скрыть своей радости: перед строем юнкеров «военно-училищного курса» он поздравил последних с «освобождением», помянув ушедших обидным словом.

Командный состав училища (ротные командиры и взводные офицеры) был очень разнообразен и по личным, и по служебным качествам. Пожилой, грузный, сердечный человек, обойденный назначением на роту и потому несколько будирующий, капитан Ф-ий. Серьезный, строгий, не допускавший никакой вольности с юнкерами, но готовый заступиться за обиженного, не считаясь с неудовольствием начальства, капитан Л-ий… Легкомысленный, ставший на товарищескую ногу с юнкерами, поручик Э-р… Прославленный знаток уставов, поручик О-в… Горячий, вспыльчивый, но душевный человек, штабс-капитан К-ко… Болезненно-раздражительный — в результате тяжелой контузии, полученной на турецкой войне, штабс-капитан Д-т… Забубённая голова, распустивший совершенно вожжи, поручик Л-ко… Его потакание слабостям юнкерским дошло до того, что однажды на его дежурстве, во время вечерней переклички смущенный фельдфебель передал роте распоряжение:

— Дежурный офицер приказал, чтобы сегодня без его ведома в самовольную отлучку не ходили, так как ожидается обход начальника училища…

Дисциплина строя была в тот раз нарушена заглушённым смехом юнкеров, не устоявших перед таким веселым пассажем.

Л-ко был большой женолюб. Стоило юнкеру, опоздавшему на несколько часов из отпуска, доложить — часто вымышленно — что его задержало любовное свидание, и Л-ко, расспросив о подробностях, отпускал юнкера с миром.

Юнкера отлично разбирались в характере своих начальников, подмечали их слабости, наделяли меткими прозвищами, поддевали в песне. Так, когда рота возвращалась с учения домой, и запевало начинал известную песенку о девице, выбиравшей милого, то рота с особенным ударением и силою подхватывала ее решение: