Серия "Афган. Чечня. Локальные войны-3". Компиляция. Книги 1-28 (СИ) - Черный Артур

У перил, прижав ладони к заплаканному лицу, стояла перепуганная Сашенька. Над Святом склонились: дежурный хирург Елистратов и медсестра из соседнего отделения.

— Фиксируй голову!

Часть третья

Неотмазанный

Глава первая

Ревущую уляпанную БМП подбрасывало на ухабах, мотало из стороны в сторону по разбитой вдрызг дороге; и она неустанно клевала носом, натужно попыхивая вонючим дымом. Карай, Приданцев и сержант Головко возлежали на замурзанном полосатом матраце, разостланном на броне рядом с пушкой. Сзади, упираясь уделанными гряью сапогами в притороченное бревно, уткнувшись обветренными отрешенными лицами в отсыревшие поднятые воротники, сиротливо притулились фигуры Секирина, Привалова и Ромки Самурского. Колонна с плановой «зачистки» возвращалась домой. Карай, навострив уши, смотрел блестящими черными глазами, то на серый безжизненный лес по краям дороги, то на маячивший перед «бээмпешкой» урчащий «Урал», который то и дело юзил по жидкой грязной дороге. Кобель, изредка поворачивая голову к Приданцеву, тыкался холодным влажным носом в рукавицу кинолога. Он чувствовал, что они возвращаются на базу. Но, не знал, что до базы он так и не доедет, как и ласковый «собр» Савельев, как и несколько «вованов», устроившихся на броне идущих следом «бэшек». Что, через пару минут, вон за тем поворотом, колонну ждет огненный смерч.

Виталька Приданцев с широко открытыми глазами на обоженном лице безучастно смотрел в пустоту и монотонно мычал как пьяный. Лейтенант Капустин, перевернув его на спину, трофейным кавказским кинжалом вспорол окровавленный, обгоревший рукав бушлата и наложил ему жгут чуть выше локтя.

— Укол, давай! Да, быстрей же! Чего телишься! — прикрикнул он на прапорщика Филимонова, который, прижимаясь всем телом к опорному катку, трясущимися руками копался в сумке. У него под ободранным «шнобилем» как у кота во время драки в разные стороны топорщились рыжеватые усы, и подергивалась щека.

— Перевяжи культю! Да как следует! И отсюда никуда! Понял? Носа из-за «коробочки» не высовывайте!

— А ты, куда?

— Я попытаюсь до «бэтра» добраться! Почему молчат, паразиты!

— Хана, Паша! Всем хана! — твердили дрожащие губы прапорщика, ставшие похожими на вареники.

— Не бзди, Филимонов! Прорвемся, бля!

— Куда, Паша?! Обложили как волков! Со всех сторон! Всем п…дец!

— Не каркай, Филя! До «вертухов» продержаться бы! — прокричал под грохот гранат, визг и звяканье осколков о броню Капустин на ухо распластавшемуся прапорщику.

Чуть поодаль от БМП валялся сильно опаленный труп кобеля Карая, с разорванным в клочья брюхом. Сбоку с «бэтээра» как-то нервно с паузами заработал КПВТ, вслепую наугад прощупывая свинцом окружающие холмы. Яростный огонь «духов» вновь прошелся по центру колонны, где находились «уралы». Пулеметные трассы хаотично ковыряли грязь, с остервенением вгрызались в обочины, неистово молотили по броне, разбивали фары и лобовые стекла в искрящуюся труху, безжалостно кромсали борта и крылья, пытаясь достать смертоносным жалом укрывшихся бойцов. То здесь, то там с гулом рвались «воги». Вокруг все горело, тряслось и громыхало. Пылала зигзагами разлившаяся солярка, коптили скаты, едкий черный дым от которых клочьями стелился над заблокированной колонной. Часть «чистильщиков», отстреливаясь, залегла за бронетехникой и «уралами», другая нашла спасение в кювете.

Рядовой Самурский, как и многие, лежал в придорожной канаве наполовину в мерзкой жиже, прикрыв голову автоматом, прижавшись щекой к рыжей, похожей на дерьмо, глине. Ромка сопел как загнанная лошадь. В голове стоял сплошной звон, неистово стучало сердце, выпрыгивая из груди. Под ногами хлюпала холодная вода. Комья грязи, осколки и пули со свистом проносились над головой.

«Неужели, все! Амба! Неужели, никогда больше не увидит: ни Светки, ни близких, ни друзей, ни родного города!» — пронеслось у него в голове. Он представил, как его завернутого в шуршащую фольгу молчаливые угрюмые солдаты грузят в кузов машины.

«Вот дурак, чего в институте не училось! Теперь приключений на свою жопу выше крыши!» — думал Ромка.

В политехнический институт, в отличие от своих сверстников, он поступил без особого труда. Учебой там себя дюже не утруждал, так как науки ему всегда давались легко. Да, вот, лень-матушка сгубила. Вместо, того, чтобы ездить регулярно в институт на занятия, он предпочитал подольше понежиться в постельке, поболтаться по тусовкам, погонять музыку на полную катушку. Бедные соседи, как еще не оглохли. И вот подошла пора сдачи зачетов и экзаменов. Тут-то все и началось! Преподаватели будто сговорились, все, как один. Тем, кто аккуратно посещал лекции и лабораторные, экзамены и зачеты поставили, можно сказать, «автоматом». А с тех, кто прогуливал и отлынивал от занятий, драли три шкуры. Ромка тоже попал в тот «черный список». Тут не помогли, ни его цепкий изворотливый ум, ни последние две недели перед экзаменами, которые он усиленно готовился. Педагоги постарались отыграться за неуважение к их труду. Сессия для него прошла с плачевными результатами. Вышибли его с треском с первого курса за несданные «хвосты». Не успел он прийти в себя после игнания из «храма науки», как принесли повестку в «доблестную армию».

Еще утром, когда тащились по туманной горной дороге на эту, будь она проклята, зачистку в селение Ялхой-Мохк, у него было нехорошее предчувствие, что сегодняшний день скверно кончится. Так и случилось! Возвращаясь, угодили в засаду! До дембеля всего-то, ничего! Кот наплакал! И на тебе!

— Суки!! Гады!! — застонал от бессилья, расстроенный парень. Зверея, вцепился зубами в засаленный рукав. — Мразь, черножопая!! Сволочи!! Своло…!

Неожиданно с боку вздыбилась земля, дохнув жарким дыханием, окатив всех брызгами и крошкой. Солдата ударило в бок и словно каленым железом прожгло чуть ниже «броника», чиркнув по пряжке. Он почувствовал, как что-то горячее заполняет пах.

— А-а! А-а! — Ромка выпустил АКМ и сполз вниз, не зная, куда деваться от нестерпимой режущей боли. Его пальцы судорожно скребли землю, между ними выдавливалась как крем от торта, липкая почва, вперемежку с опавшими листьями. Рядом, кто-то дико кричал. Подняв голову, он увидел как, развернувшись к нему, матерясь, прапорщик Сидоренко меняет «рожок». У его ног на четвереньках в луже, уткнувшись окровавленным лицом в землю, притулился кто-то из сержантов. То ли Афонин, то ли Елагин. Из-за хрипящего сержанта куда-то мимо Андрея смотрели неподвижные обезумевшие глаза рядового Свистунова, «душок» сжался в комок и что-то шептал побелевшими губами. В красном покрытом цыпками кулаке с разбитыми костяшками он сжимал маленькую потертую иконку на шнурке. По замурзанным щекам, оставляя борозды, текли слезы.