Близнецы из Аушвица. Ученик доктора Менгеле - Роберта Каган

– Нет. Пожалуйста, не поймите меня неправильно. Я ценю все, что вы для меня сделали. Но я хочу побыть одна. Надеюсь, вы не против. Мне надо остаться наедине с собой. Оплакать ее.

Пьер и Андре переглянулись.

– Хорошо, – сказал Андре. – Но смотри, вернись домой до темноты. Пожалуйста. Сможешь? Потому что, если ты пойдешь одна в темноте, мы будем волноваться.

– Да, Андре. Конечно, – ответила Жизель.

Они разделились на развилке дороги; она свернула к себе, а Пьер и Андре пошли в город.

Добравшись до маленького домика, где они жили с матерью, Жизель села за стол. Пустота внутри была такой мучительной, что она прижала ладонь к животу в попытке облегчить боль. Мамы больше нет. Она была неидеальная. Но служила мне опорой. Я полагалась на нее и во всем от нее зависела. Не могу поверить, что больше не увижу ее. Мне кажется, она вот-вот войдет в дверь. Так и вижу, как она улыбается и ставит на стол корзинку с продуктами, собираясь готовить нам ужин. Но правда в том, что она уже не со мной. Мы никогда не будем с ней сидеть за этим столом и чистить морковь или картошку.

Жизель поежилась, потом сняла простое серое одеяло с кровати и набросила на плечи. При этом ее взгляд наткнулся на туфли матери на полу, и от боли утраты Жизель, обхватив себя руками, закачалась взад-вперед. Она наклонилась и потрогала туфли. Слезы катились у нее из глаз. Одна слезинка упала на туфлю, оставив крошечное пятнышко на темной коже. Мне все равно, что люди про тебя говорили, мама. Все равно, что ты была проституткой, и даже что солгала мне. Больше всего мне хочется, чтобы ты снова была рядом. Я так скучаю по тебе!

Жизель подняла туфли с пола и поставила в шкаф, чтобы их не видеть. Потом легла на постель и зарылась лицом в мамину подушку. Она пахла гарденией. Это был запах мыла, которым мама пользовалась. Его подарил один из клиентов. Жизель покрепче уткнулась в жесткую маленькую подушку и несколько мгновений вдыхала материнский аромат. Со всех сторон ее обступали воспоминания. Единственное, что она сейчас могла, – плакать.

Время шло, а Жизель так и лежала, погрузившись в прошлое и страшась будущего. День сменился вечером. На улице темнело. Она вспомнила, что обещала Андре вернуться до темноты. Я не вернусь туда, – подумала она. Выглянув в окно, Жизель вытерла слезы тыльной стороной ладони и прошептала:

– Я теперь одна. Я должна быть сильной. Очень сильной.

Она вытащила из-под кровати маленький чемоданчик. Упаковала все свои пожитки, включая кусочек мыла, которым так дорожила мама, и носовой платок, который был у нее всегда с собой. На нем голубыми нитками было вышито ее имя, Симона. Я ужасно себя чувствую из-за того, что не вернусь к Андре. Мне нравятся они с Пьером. Правда нравятся. Но я не хочу жить с ними. Я там чужая. У них своя жизнь. А у меня должна быть своя. Я любила маму всем сердцем. Будь она жива, я бы осталась. Но раз ее нет, мне придется зажить самостоятельно. Я знаю, что она желала мне добра, но, сколько я себя помню, моя жизнь была полна правил и запретов. Я не хочу новых правил от Андре и Пьера. Я должна быть свободна и принимать собственные решения. Я знаю, что еще молода, мне всего четырнадцать. Но в этом возрасте мама приехала в Марсель, совсем одна. Еще и беременная. Тем не менее она сделала свой выбор. И пришло время мне сделать мой. Надеюсь, Андре поймет и не рассердится на меня. Надеюсь, он простит, что я не вернулась.

Она подняла чемоданчик. Потом взяла то немногое, что осталось от материнских сбережений, из банки с крышкой на кухне. Ее сердце быстро колотилось. Сложно было не потерять мужество и не пойти жить к Андре. Собравшись с духом, она сделала глубокий вдох. Я должна быть сильной, – повторила себе Жизель и вышла из дома. Осторожно прикрыла дверь. Она закрывала дверь не только в свой дом, но и в свое прошлое.

– Пора, – сказала она вслух. – Я сама по себе. Я еду в Париж.

Глава 43. Осень 1940 года

Париж показался Жизель одновременно восхитительным и страшным. Сойдя с поезда и шагая по улице, она заглядывала в витрины дорогих ресторанов и видела официантов в белых перчатках и женщин в роскошных нарядах, которые сидели за столиками с нацистскими офицерами в темных форменных кителях, пошитых на заказ. Со зданий свисали флаги со свастиками, трепеща на ветру. Повсюду слышалась грубая немецкая речь – это нацисты, расхаживая по тротуарам, громко переговаривались между собой. Сложно было поверить, что Франция всего несколько месяцев назад оказалась под нацистским сапогом.

Немцы повсюду, – думала она. – Они были и в Марселе, но далеко не столько, сколько в Париже. Жизель помнила, что мать советовала ей держаться от них подальше. Предупреждала, что они не уважают французов, потому что победили их. Надо поменьше с ними сталкиваться. В Париже столько красивых и хорошо одетых женщин, что они вряд ли меня заметят.

Когда она проходила мимо уличной торговки съестным, ее желудок требовательно заурчал. Жизель очень боялась тратить деньги. Но ей надо было что-то съесть. Остановившись, она купила слойку. Женщина, которая ее продала, была пожилая, с крашеными рыжими волосами, густыми бровями и бегающими карими глазками.

– Ты выглядишь голодной, – сказала она. – Я дам тебе две за цену одной.

– Вы очень добры! Большое спасибо, – сказала Жизель. После покупки железнодорожного билета денег у нее оставалось совсем мало. И надо было еще подыскать жилье. Я должна сберечь то, что у меня есть, пока не найду работу. Я так проголодалась, что запросто съела бы обе слойки, но нельзя. Оставлю одну на потом.

– Мы, французы, должны держаться вместе в суровые времена. Правда же?

Жизель кивнула.

– Да. Еще раз спасибо, – она уже собиралась отойти, но тут остановилась и обернулась. – Простите, мадам. Можно задать вам вопрос?

– Конечно. Что-то не так со слойкой?

– Нет, ничего подобного. Она очень вкусная. Но, видите ли, я не местная. Я из Марселя. Но оказалась здесь, в Париже. И… я совсем одна. Вы не знаете кого-нибудь, у кого я могла бы недорого снять комнату?

Женщина окинула Жизель внимательным взглядом.

– Сколько тебе лет?

– Восемнадцать, – солгала Жизель.

– Выглядишь моложе.

– Мне восемнадцать, – повторила Жизель.

– Ясно, – рыжеволосая опять оглядела ее. – Ищешь работу?

– Да. Работа мне тоже