В сердце войны - Александр Николаевич Карпов

Пожилой хозяйке дома до конца не верилось, что их действительно выселят. А если это и случится, то ненадолго, и она скоро вернется. Но увиденное утром, когда полностью рассвело, потрясло ее до глубины души. Еще не покинув родные стены, она стала свидетелем начала слома собственного бревенчатого сарая в подворье. Замерзшие и измученные пленные красноармейцы, тихо матерясь в адрес гитлеровцев, проковыляли мимо ее дома и направились в сторону огорода, осматривая дворовые постройки.

– Иди, мать! Спасай себя и своих, –  сказал ей старший по виду солдат, возглавлявший маленькую бригаду пленных.

Сгорбленный, со следами избиений на давно небритом лице, одетый в разодранную телогрейку с чужого плеча, пропахший нечистотами антисанитарных условий содержания в лагере, он кивнул в сторону окна, за которым увидел Илью и Витю:

– Нам твой дом разобрать придется на строительство блиндажей. Иди с Богом, мать!

Пожилая женщина машинально приложила трясущиеся от волнения ладони к лицу, все еще не веря в происходящее. А мимо нее проследовали еще несколько пленных, равнодушных к своей судьбе, отчаявшихся, а потому почти безмолвно подчинявшихся воле надзирателей. Загремели молотки и топоры. На снег полетела с крыши сарая солома. Упала снятая с петель дверь. Легли рядом с ней выброшенные красноармейцами предметы домашнего хозяйства.

– Да как же это? – сама себе сказала пожилая хозяйка, все еще не веря в происходящее.

Она кинулась было к дороге, где ей навстречу уже двигалась подгоняемая немецкими солдатами вторая группа военнопленных с инструментами в руках.

– Посторонись, мамаша! – грубо пробормотал один из них.

– Уходите отсюда быстрее, –  прошептал ей второй, –  а то фрицы злые как собаки. Чуть что, стрелять начнут.

Прижав сжатые в кулаки руки к лицу, по которому уже стекали и сразу же замерзали на сильном морозе слезы, старушка стала нервно вертеть головой по сторонам, как будто искала защиты. Она часто моргала заплаканными глазами, тихо охала и причитала, словно надеясь быть услышанной:

– Господи, да как же это?

Пожилая женщина, поймав взгляд проходившего мимо немецкого солдата, протянула к нему руки, умоляя восстановить справедливость. Солдат что-то негромко, но резко и коротко ответил ей на немецком языке, отмахнулся и, вжимая голову в плечи от сильного холода, двинулся дальше, следуя за группой конвоируемых им пленных. Женщина проводила его взглядом, как будто все еще надеялась на помощь. Гитлеровец же удалялся, моментально забыв о ней, и уже начинал гортанно орать на кого-то из красноармейцев.

Старушку отвлек и заставил сразу повернуться в другую сторону душераздирающий крик соседки Нюры, которая, стоя на крыльце собственного дома, отчаянно пыталась оказывать сопротивление одному из фашистских прислужников, выносившему на улицу что-то из принадлежащего ей имущества.

– Тебе это все равно не нужно! – кричал он ей в лицо. –  С собой не потащишь. Лучше детей одевай и скорее уматывай отсюда.

– Не отдам! – кричала Нюра, упираясь в обидчика руками.

– Да пошла ты! – протянул он, с презрением посмотрев на женщину, и пнул ее в живот, отчего та отлетела и упала в сугроб.

– Нюра, Нюрка! – запричитала пожилая хозяйка. –  Да как же это?

Она кинулась к ней и стала помогать подняться плачущей навзрыд соседке. Та кричала, посылая проклятья в адрес обидчика. За спиной Нюры уже появился ее сын, выскочивший из дому с полушубком в руках, чтобы накинуть его на плечи матери. Едва ей удалось встать, как со стороны следующего дома послышался надрывный вой его хозяйки, выбежавшей на улицу с ребенком на руках. На крыльце появилась ее престарелая мать, также плакавшая и причитавшая. Они обе упали в ноги двум немецким солдатам, распоряжавшимся работой нескольких пленных красноармейцев, которые уже начинали выносить к дороге доски и бревна от разбираемого ими сарая на соседском участке. Женщины хватали солдат за полы шинелей и просили не трогать их дом и не выселять их с детьми на мороз. Те были непреклонны и лишь ругались и отталкивали от себя просительниц. Через минуту один из них не выдержал и, скинув из-за спины карабин, передернул затвор, дослав патрон в патронник. Немец нервно закричал на женщин, но не выстрелил, а ударил ту, что постарше, прикладом в лицо. Сразу после этого разъяренный солдат быстро вышел на дорогу так, чтобы его было видно всем его сослуживцам, и стал кричать своим, видимо, давая понять им о необходимости ускорить выселение жителей из домов. Сразу после этого стоявшие по сторонам от него гитлеровцы нехотя зашевелились, пиная женщин и стариков, толкая их прикладами, хватая за края одежды и оттаскивая к дороге. Старший по званию дунул в свисток, от чего все его подчиненные ускорили свои действия, подгоняя по дороге местных жителей в сторону единственного уцелевшего в городе моста через протекавшую под горой и закованную льдом реку. Женщины взвыли, отовсюду послышался детский плач, заворчали старики.

Один из солдат вытащил из небольшого скопления уже гонимых от своих домов людей сгорбленную немощную старушку, которую поддерживали под руки и медленно вели две женщины, видимо дочь и внучка. Он отбросил ее в сугроб на обочину, а кинувшихся в защиту родственниц оттолкнул прикладом назад, в людской поток. Те закричали, завыли, стали хватать немца за полы шинели, умоляя его не трогать пожилую женщину. Но солдат был непреклонен. На помощь ему кинулись еще двое фашистов, начав быстро работать ногами и прикладами, щедро одаривая ударами женщин и подвернувшихся им под руки людей. Толпа зашумела еще громче, на что немцы ответили несколькими выстрелами в воздух, громкой руганью и с удвоенной энергией стали раздавать тычки стволами и прикладами карабинов. Поваленную на снег немощную старушку один из солдат с размаху, отработанным движением проткнул штыком, после чего медленно повернулся в сторону проходящей толпы, как бы демонстрируя, что будет с непокорными, слабыми и больными. Люди плакали и ворчали, обходя истекающую кровью старуху.

Открыв рот, Витя стоял возле своего еще целого дома и наблюдал за происходящим. Его дернул на себя дядя Илья, с этой минуты не на шутку начавший опасаться за свою жизнь, так как сам был инвалидом с рождения и не мог скрыть свою приметную хромающую и раскачивающуюся походку, а поэтому мог вполне быть убитым для устрашения других. Взвалив на себя тяжелый заплечный мешок и опираясь на палку-посох, он крепко взял племянника за руки и потащил за собой. Мать же его замерла на месте, жалостливым взглядом наблюдая за тем, как пленные красноармейцы сбрасывали на снег только что снятую с петель входную дверь ее дома.

– Мама, пошли, –  одернул ее Илья, –  они уже сарай сломали, сейчас