Фау-2 (ЛП) - Харрис Роберт

Ответ стал очевиден сразу, как только они въехали в туннель B. Люди жили под землёй, вдоль стен поперечных проходов, на ярусах шатких деревянных нар, составленных в четыре этажа, как клетки для кроликов. Половинки бочек с досками, положенными поперёк краёв, служили туалетами. В некоторых "клетках" лежали истощённые мужчины; один, с широко раскрытыми глазами, был явно мёртв. Запах стоял ужасный. А шум! Гул бетономешалок, звон кирок, приглушённые взрывы при проходке новых штреков, рёв генераторов, грохот вагонеток, лай сторожевых собак, крики эсэсовских надсмотрщиков. И всё это — в жёлтом призрачном свете ламп: движущаяся масса полосатых роб, безликая, если только не попытаться вглядеться в какого-нибудь измождённого, спешащего узника — все торопились, никто не шёл обычным шагом. И среди всего этого — безупречный, гладкий Каммлер, в окружении офицеров в чёрных фуражках, идущий по новенькому туннелю A, показывая то одно, то другое достижение. За полтора месяца, надо признать, он совершил тёмное чудо. Уже вырисовывались очертания гигантского конвейера: краны, цеха, участки сборки, стенды для испытаний, ремонтные мастерские. Он провёл инженеров через весь горный массив и вывел их на другой стороне — в ясный осенний полдень.

— Ну, господа, что скажете?

Граф закурил.

Артур Рудольф — единственный из них, кто был нацистом с самого начала, ещё до прихода Гитлера к власти, — сказал без колебаний:

— Фантастика.

Клаус Ридель — либеральный утопист, давно научившийся держать свои политические взгляды при себе — уставился в землю и пробормотал что-то о том, что это "впечатляет".

Фон Браун сказал:

— Я бы не поверил, если бы сам не увидел.

— Доктор Граф? — Каммлер посмотрел на него с ожиданием.

— У меня нет слов.

— Приму это за комплимент! А теперь поедем в мой кабинет в Нордхаузене, выпьем чего-нибудь и обсудим производственные планы подробнее.

Когда они пошли к ожидавшим машинам, Граф подошёл к фон Брауну.

— Мне надо вернуться в Пенемюнде. Там я нужнее.

— Нет. Мы прошли слишком большой путь, чтобы отступать. Никто уже не вернётся назад.

Он пошёл вперёд. Граф остановился, оглянулся на устье туннеля, потом — на небо. Он ощущал себя, как одна из тех ракет — человеческой машиной, запущенной по заданной траектории, мчащейся к заранее определённой цели и отозвать которую уже невозможно. Он докурил, бросил окурок и пошёл вперёд, догоняя остальных.

Ночь была ясной. Дорога — пустой. Низко над тёмной полосой леса, далеко над Северным морем, яркий серп луны освещал путь. Теперь, выбравшись из Схевенингена, Граф нажал на газ. Луна, казалось, двигалась вместе с ним. «Frau im Mond» — «Женщина на Луне». Весёлый, слегка эротический символ киностудии, нарисованный на фюзеляже ракет, сопровождал их на всех испытаниях в Пенемюнде. Только при переходе к серийному производству подобные вольности стали невозможны.

Он въехал на окраину Вассенара и сбросил скорость, высматривая поворот. Увидев, притормозил и свернул налево. Его сразу остановил шлагбаум. Из будки вышли эсэсовцы.

Он предъявил удостоверение и пропуск:

— Мне нужно проехать к стартовой площадке.

— Проезд запрещён.

— Это чрезвычайная ситуация.

Один из эсэсовцев рассмеялся:

— Конечно! Если вы пытаетесь попасть в бордель — забудьте.

Другой, с большей симпатией, сказал:

— Оставьте это, доктор. Вы ничем не поможете.

Откуда-то из леса донеслась длинная очередь из пулемёта — секунд пятнадцать-двадцать. Эсэсовцы обернулись. Полминуты — тишина. Потом — ещё одна, короче, и затем — полдюжины одиночных выстрелов.

Граф опустил лоб на обод руля. Охранники вернулись в будку. Он так и сидел, чувствуя, как дрожь холостого хода передаётся в голову, а потом с усталостью включил заднюю передачу и повернул обратно.

16

Кэй проснулась, выключила будильник, перевернулась и взглянула на другую сторону кровати. Было слишком темно, чтобы разглядеть, остался ли он. Она протянула руку под одеяло, ощупала матрас. Холодный. Значит, он ушёл уже какое-то время назад. Она не помнила, как он уходил.

Обнажённая, она выбралась из-под одеяла и, нащупывая стену, добралась до выключателя. В комнате царил беспорядок, говорящий сам за себя. Её туфли, пальто и пиджак лежали кучей у двери; рубашка и юбка валялись у изножья кровати; бельё и чулки были разбросаны по покрывалу вместе с галстуком, который он долго пытался развязать — последняя вещь, что осталась на ней. Кэй обошла комнату, собирая всё по частям. В ванной она сполоснула лицо и шею ледяной водой и посмотрела на себя в зеркало.

Он был нежным, страстным, взволнованным. Один раз, когда она издала звук, он прикрыл ей рот рукой и замер, прислушиваясь к потолку. Над головой скрипнули половицы. Её разобрал смешок.

— Бедный Арно, — прошептала она. — Тебе нельзя водить девушек в дом?

— Мои родители очень старомодные, — шепнул он в ответ. — Очень религиозные. Они были бы в ужасе.

Она улыбнулась, расчёсывая волосы. Чем более нервничал он, тем смелее становилась она. Это была игра. Игра, от которой кружилась голова.

Одевшись, она внимательно осмотрела постель на предмет компрометирующих следов, пригладила простыню, аккуратно заправила одеяла. Если Кэй чему и научилась в ВВС, так это как идеально заправлять кровати. Она выключила свет и вышла из комнаты. В темноте осторожно нащупала путь до конца коридора. На лестничной площадке остановилась. Все двери были закрыты. Интересно, где спальня Арно? На этом этаже или на верхнем? Глубокую, зябкую тишину нарушало лишь тиканье высоких напольных часов внизу, в холле.

Старые деревянные ступени было невозможно пройти бесшумно. Добравшись до первого этажа, она увидела привычный слабый свет, льющийся из кухни, но, войдя туда, обнаружила, что она пуста. На плите кипел чайник. Кэй сняла его с огня и осмотрелась. В раковине громоздились грязные тарелки. Один из стульев был отодвинут от стола. Шкаф висел приоткрытым, полки — пустые. Она не заметила никаких следов принесённой еды. В замке задней двери торчал ключ, но поворачивать его не понадобилось — дверь была не заперта.

Выходя на улицу, она уловила запах сигаретного дыма. Остановилась и тихо позвала:

— Арно?

Оглянулась, затем пошла по тропинке вдоль дома. В центре сада снова остановилась и повторила, уже более настойчиво:

— Арно?

Ей казалось, что он где-то рядом и наблюдает за ней. Она пробралась по жёсткой траве к калитке в стене и вышла на улицу. Предрассветное небо отливало серым над пустыми булыжниками мостовой. Его здесь тоже не было — с досадой поняла она. Словно он стыдился того, что произошло, и намеренно избегал встречи. Ей придётся добираться через весь город одной.

Колокол собора пробил семь — по крайней мере, теперь было на что ориентироваться. Она направилась по улице, свернула в переулки. Город медленно просыпался. В некоторых домах зажигался свет. Мимо пробежала собака и залаяла. Иногда Кэй оборачивалась, чтобы проверить, не идёт ли кто за ней, но, кажется, никто не следил. Она пыталась прогнать свои драматические мысли. Но ведь Арно признался, что накануне следил за ними — почему бы ему не делать то же самое и сейчас? Тем более, что он знал, куда она направляется — мог просто обогнать её и поджидать на пути. Эта мысль — пусть и нелогичная — неприятно встревожила её, и она прибавила шагу.

Она пересекла пустое гулкое здание продовольственного рынка, вышла на извилистую улочку, где стояли древние крошечные дома. В конце улицы она поняла, где находится: торговая улица с закрытым кафе, мост через реку, на котором Арно оставил её накануне утром, Броссельпурт и широкий бульвар Конегин Астридлаан. Приближаясь к штабу британцев, она почувствовала себя пилотом, который, завершив опасный вылет, впервые увидел родной аэродром.

Офицерская столовая уже была полна. Два лейтенанта из разведывательного полка — Сэнди, симпатичный, и мрачный йоркширец (как же его звали? Билл, точно) — сидели за тем же столом, что и раньше. Сэнди весело помахал ей, когда она вошла.