Теодор Гладков - Легенда советской разведки - Н. Кузнецов

Парадоксальный случай произошел с разведчиком Жоржем Струтинским. Раненный, он попал в СД. У Струтинского были изготовленные в отряде документы на имя жителя местечка Олыка Грегора Василевича. Их отправили на проверку по месту выдачи. И начальник жандармского поста в Олыке признал документы подлинными, а украшавшую их поддельную подпись работы Лукина своей! Следователи стали требовать от пленника, чтобы тот сознался, когда и при каких обстоятельствах он… убил никогда не существовавшего Грегора Василевича и с какой целью присвоил его документы. По счастью, Николаю Кузнецову и брату Жоржа Николаю Струтинскому с помощью разведчика Петра Мамонца, пробравшегося на службу в полицию, пленника удалось спасти и вывезти в отряд.

Один лишь раз реальнейшая угроза нависла над документами всех городских разведчиков. Подпольщица Лариса Мажура была устроена на неприметную, но важную для разведки должность уборщицы ровенского СД. В ее обязанности входила и уборка кабинета самого шефа. Лариса регулярно передавала в отряд листки использованной копировальной бумаги, которые она изредка (их полагалось по инструкции уничтожать) находила среди мусора в корзинках. В частности, именно из одного такого листка и стало известно, что в ровенской тюрьме появился заключенный «Грегор Василевич», до этого о судьбе Жоржа Струтинского в отряде не знали. Из другой копирки стала известна директива Берлина о тайном уничтожении с целью сокрытия чудовищных преступлений десятков тысяч расстрелянных и уже захороненных советских граждан. Эти данные о массовых убийствах были переданы в Москву и приведены впоследствии в ноте наркома иностранных дел СССР о зверствах гитлеровцев. В свою очередь, эта нота была принята в качестве официального документа на процессе главных немецких военных преступников в Нюрнберге.

Однажды случилось нечто невероятное: шеф отдела, уходя со службы домой, забыл вынуть ключ из ящика сейфа письменного стола. Так его торчащим в замочной скважине и нашла Лариса, когда вечером пришла убирать кабинет. Девушка приняла решение совершенно импульсивно, не раздумывая, к чему это может привести, — она похитила из ящика все, что там обнаружила: печать, штемпельную подушку со специальной мастикой, книжку незаполненных ордеров на обыск и арест с подписями и печатями, бланки и другие важные документы.

Все это богатство она вместе с Николаем Струтинским доставила в отряд (к этому времени соединение в очередной раз сменило лагерь и теперь располагалось всего в сорока километрах от Ровно).

Мажура и Струтинский, видимо, ожидали поощрения. А Медведев буквально схватился за голову…

Теоретически это могло быть и ловушкой: допустим, гитлеровцы заподозрили Мажуру в работе на советскую разведку и подбросили ей уже недействительную печать и документы со своими целями. В таком случае появление Ларисы на работе было сопряжено для нее со смертельным риском. Однако иного выхода у Медведева не было. В городе действовали уже десятки разведчиков с отличными документами. Но как только гитлеровцы обнаружат пропажу (если, конечно, имело место ротозейство владельца стола, а не ловушка), то они сразу отменят все старые документы. Затем непременно последуют облавы, обыски и проверки. Незамедлительно будут введены новая печать и новые бланки. Достать их образцы быстро не удастся, и ровенские разведчики сразу окажутся в тяжелейшем положении со своими утратившими силу документами.

Ларисе Мажуре было приказано немедленно вернуться в город, прийти на работу пораньше и до прихода сотрудников положить похищенное на место…

К счастью, все обошлось. Шеф, установив, что из стола ничего не пропало, видимо, ограничился тем, что сам себя выругал за рассеянность. Раздувать дело было не в его интересах.

Обер-лейтенант Зиберт кроме обычных, положенных офицеру вермахта, документов имел еще один редкий и ценный необычайно — подлинный жетон тайной полевой полиции, захваченный при одном из партизанских налетов на одиночную немецкую машину. Жетон представлял собой овальную пластинку из тяжелого белого металла, который крепился к одежде цепочкой (носился он в кармане). На одной стороне жетона был изображен орел с распластанными крыльями со свастикой в когтях. На другой выбита надпись: «Гехаймфельдполицай» и номер «4885». Этот жетон предоставлял его обладателю огромные полномочия, но пользоваться им Кузнецов имел право только в исключительных случаях. Насколько известно автору, Кузнецов пустил его в ход лишь единожды…

Обер-лейтенант Зиберт чрезвычайно быстро вжился в среду оккупантов. Он стал завсегдатаем лучшего в городе ресторана «Дойчегофф» на центральной улице города Дойчештрассе (она же после войны Ленинская и Соборная), немецкой столовой Фрица Якобса на той же Дойчештрассе, офицерского казино на улице Словацкого, казино рейхскомиссариата в «Дойчехаузе» («Немецком доме»), на улице Новый Свет, ресторанов в парке Любомирского и на вокзале, иных мест, где проводили свободное время немецкие офицеры и чиновники и куда местным жителям, если только они не занимали видные посты в учреждениях оккупантов, вход был заказан.

Ресторан «Дойчегофф» имел два уровня. На первом располагался главный зал с площадкой-кругом для танцев (примечательно, что в самой Германии на время войны танцы в общественных местах были запрещены), ряды столиков и два отдельных кабинета. Второй уровень представлял собой балюстраду со столиками, здесь же имелся и банкетный зал.

Кузнецов научился непринужденно входить в ресторан, рассеянно обводить взглядом зал, быстро намечать удобный столик — такой, за которым сидел одинокий посетитель, или расположенный вблизи шумной, подвыпившей компании. В первом случае облегчалась задача знакомства с соседом, во втором Кузнецов просто прислушивался к пьяным разговорам, извлекая из шелухи пустой болтовни зерна полезных сведений. Обер-лейтенант Зиберт был тактичен, неназойлив, но общителен, для представления выбирал самые подходящие моменты, лишь после того как убеждался, что случайный сосед сам не прочь вступить в разговор.

Естественность. Терпение. Выдержка. Любой слишком рано или в неудачной форме поставленный вопрос мог привлечь к нему внимание или пробудить в собеседнике подозрительность. Ни в коем случае нельзя было спрашивать о вещах, должных среди офицерства быть общеизвестными. С этой целью Зиберт в первые же недели просмотрел весь немецкий репертуар ровенских кинотеатров. Теперь он бы уже не спутал любимицу публики рослую и статную Зару Леандер, шведку по национальности, с тоненькой австриячкой Ла Яной, исполнительницей главной роли в нашумевшей ленте «Индийская гробница». Регулярно и внимательно он смотрел и еженедельные выпуски фронтовой кинохроники «Вохеншоу» в кинотеатре на СС-штрассе (после войны Червоноармейской).

Первые недели были ко всему прочему и неделями напряженной учебы. На настоящей практике Кузнецов внимательно изучал нравы, обычаи и манеры немецких офицеров и немедленно принимал к сведению десятки мелочей, о которых не прочитаешь ни в какой книге, но столь важных для разведчика, выдающего себя за своего в чужой, враждебной среде. Нельзя было проявлять несвойственную среднему немцу щедрость, угощать малознакомых людей выпивкой, даже предлагать им сигареты из своей пачки, нельзя было оплачивать счет в ресторане, предварительно не проверив его до копейки. И ни в коем случае, если речь заходила о кино, нельзя было восторгаться гением еврея Чарли Чаплина.

Иван Приходько, на квартире которого часто останавливался Кузнецов, рассказывал автору, что однажды он застал того за странным занятием. Стоя перед большим зеркалом в гостиной, Николай непрерывно снимал и надевал фуражку. Приходько прошел мимо, особо не обратив на это внимания. Минут через десять он вернулся в комнату — Грачев по-прежнему как заведенный снимал и надевал фуражку, снимал и надевал… Тут уж Иван Тарасович не выдержал и полюбопытствовал, в чем дело. Грачев совершенно серьезно объяснил… В большинстве местных кафе не было раздевалок, посетители вешали пальто и головные уборы на крючки возле столиков. Так вот, сидя как-то в кафе довольно долго, Грачев заметил, что немецкие офицеры снимают и надевают фуражки не так, как это делали военнослужащие Красной Армии. Он постарался запомнить характерные жесты и движения и теперь перед зеркалом, словно балерина в репетиционном классе у станка, отрабатывал подмеченную манеру. Мелочь? Как сказать…

Работая на слух, Кузнецов в должной степени оценил свой природный дар (подкрепленный, впрочем, и собственными усилиями) — отличную память, поскольку делать какие-либо записи он, разумеется, не мог. Информация, намертво отпечатывавшаяся в его памяти, была чрезвычайно разнообразной по характеру и ценности. О гарнизоне Ровно. О дислокации и передвижениях войск. О расположенных в городе оккупационных учреждениях и штабах, их функциях и порядке работы. О деловых и личных качествах их руководителей, сотрудников, техническом персонале.