Дневник артиллерийского офицера - Борис Геннадьевич Цеханович

руководил только он, а через них руководил батареей. Естественно, приближённые пользовались различными поблажками и привилегиями со стороны комбата, а со своей стороны они кулаками наводили порядок и поддерживали дисциплину в подразделении. Со стороны батарея выглядела благополучным воинским коллективов, но что кипело внутри – мало кто об этом догадывался. До меня доходили слухи о неблагополучной обстановке внутри коллектива и постепенно я бы добрался и разобрался там с негативом, но не успел – началась война. Вместо уволенных офицеров назначили других уже в ходе проведения боевого слаживания. Плеханов оказался слабоватым командиром, командиры взводов, пришедшие с других частей, пока не имели достаточного опыта и влияния, чтобы сразу взять солдат под контроль и навязать свою волю. Солдаты же, быстро раскусив слабые стороны своих командиров, начали потихоньку подымать голову, дерзить и борзеть. Уже здесь, прикормленная Мелеховым группа, которая сначала притихла, начала почти открыто игнорировать приказы командира батареи и командиров взводов. Дошло до того, что они стали подбивать других солдат не подчиняться офицерам и даже им угрожать.

Я сидел, слушая командира батареи, и в моей груди рос огромный, горячий ком гнева и едва сдерживал себя, когда Плеханов закончил рассказывать, в тоске опустив голову. Командиры взводов тоже упорно отводили глаза в сторону, боясь смотреть на меня. В палатке повисла напряжённая тишина.

– Обидно, товарищи офицеры, обидно – тихо начал я, – обидно в том, что случилось, виноваты только вы. И в первую очередь – ты комбат. Вы, которые получили готовую батарею и не сумели подчинить ее себе. А ведь вам противостоят всего человек пять-шесть, которых можно было быстро сломать, заломать, подмять под себя, навязать свою волю…. Остальные-то солдаты – нормальные, с которыми можно решать любые задачи. Мне вдвойне обидно за вас ещё потому, что в первую войну я сам командовал противотанковой батареей. Мне с Забайкальского округа дали 35 бандюг. У меня водитель моего БРДМ-2 был заключённый с двумя ходками, а я их в такие рамки поставил, что через десять дней они выполняли то, что я хотел, а не они….

– Разрешите войти, товарищ подполковник, – послышалось из-за полога входа палатки.

– Да, входите.

Полог всколыхнулся и в палатку зашли два рослых солдата. Небольшая, светлая бородка, у одного из них и помятые от похмелья лица ещё больше завели меня.

– Эти, – спросил командира батареи. Плеханов подавленно мотнул головой. Я медленно поднялся и подошёл к солдатам, мысленно уговаривая держать себя в руках. Но увидев нагловатые взгляды: типа, что мол сделаешь нам – Начальничек? Закипел, коротко размахнувшись, ударил в челюсть ближайшего ко мне солдата, второй рукой врезал в солнечное сплетение. Когда он согнулся от удара в живот, коленом хорошо заехал ему в лицо. Солдат охнув, упал на пол. Крутанувшись на месте и присев в движении, ногой сильно ударил второго, с бородкой, в живот, отчего тот отлетел на кровать и упал. Перестав сдерживаться, подскочил к нему, схватил его за грудь, поднял и начал свободной рукой бить по лицу. Нанеся несколько сильных ударов, бросил его и тут же подскочил к первому, который на карачках пытался выскочить из палатки. Сильным ударом ногой в туловище отбросил его снова на центр палатки, подскочил и нанёс ещё несколько ударов. Нависнув над ним, и тяжело дыша, я остановился: – Ну что, сука, хватит, или ещё добавить?

Солдат смотрел на меня со страхом и говорить от испуга не мог, лишь только кивнул – Хватит. На кровати всхлипывал другой солдат, размазывая кровь по лицу, а командир батареи и взводные остолбенело смотрели на меня. Я же быстро успокоился, дыхание постепенно стало ровным. Молча, за шкирку поднял солдата с кровати и поставил его посередине палатки, другого пинком подогнал и поставил рядом.

– Смирно, сволочи. Если пошевелитесь – прибью! – Солдаты замерли, у одного с разбитых губ стекала тонкая струйка крови, но он боялся даже слизнуть её языком. Я же уже полностью успокоился.

– Старшина! Немедленно построить батарею перед палаткой, – прапорщик пулей выскочил наружу, а в палатке повисла тягостная тишина. Снаружи слышались команды сержантов и топот ног. Постепенно всё затихло.

Я поднял голову на комбата: – Товарищи офицеры, вот как нужно в зародыше давить даже намёк на неповиновение, и не просто давить, а преподать урок другим, чтобы у них даже мысли сделать подобное не возникали. Пошли к батарее.

Выйдя из палатки, избитых солдат я поставил перед строем. Несколько раз прошёл перед замершими солдатами.

– Товарищи солдаты! Посмотрите на этих, двух долбоёбов, – я подтолкнул поближе провинившихся к строю, – всё в армии можно простить. Ну, что-то эти два дурака не так сделали – можно пнуть под жопу и простить. Ну, отрастило это чмо, непонятно зачем козлиную бородку, – я шлёпнул звонко солдата по щеке, правда, несильно, – можно сбрить и её. Ну, выпили они и попались сегодня ночью командиру полка и это можно простить. Но одно никогда не прощается в армии – это неповиновение, тем более в условиях боевых действий. Вот эти два дурака, увольняемые. Они через две недели поедут домой, но если сейчас их не остановить, то своё чёрное дело они сделают, посеют зерно сомнения и неповиновения в ваших душах. Они уедут, а вы останетесь. Они дома водку будут пить, а вас здесь будет лихорадить. Это хорошо, что они сегодня ночью попались командиру полка и мы сейчас, я надеюсь, вот так публично разберёмся с этим случаем и поставим на этом, надеюсь, жирную точку. А если бы они не попались командиру полка, тот не сделал мне замечание, а я в свою очередь не пришёл сюда разбираться. То эти двое, и ещё несколько человек, стоящих сейчас в строю, делали бы своё гнилое дело – растили эти ядовитые зёрна неповиновения. Я вам расскажу, что было бы, когда это всё всплыло. Мы бы под каким-либо предлогом отвели батарею в отдалённое место, оцепили разведротой на расстояние, чтобы солдаты подробностей не видели. Я бы набрал человек двадцать решительных офицеров, и приехали бы вас карать. Честно говорю, человек двоих мы бы просто пристрелили, половину искалечили – виновных и невиновных тоже. Невиновных – за то, что ходили, видели всё это и молчали. А потом приказ и в лобовую атаку на позиции боевиков, кровью смывать позор. Так уже было в 324 полку, когда взбунтовался целый батальон, а их было пятьсот человек и они потом кровью смывали свой позор. И никакая прокуратура не понадобилась.

Я прошёл в молчании вдоль строя, вглядываясь в лица солдат. Двоих солдат, у которых