Вагнер – в пламени войны - Лев Владимирович Трапезников

приносил сам мне пайки и просил раздавать пряники или вкусности, которые доставались от штурмов, а также пайки, мужикам, которые рядом. А рядом с моим окопом, недалече, были командир взвода, два пулеметчика и еще автоматчики. Командир почему-то подходил ко мне поговорить бывало.

– Ну как ты здесь? Как дух? – спрашивает командир, подойдя к моему окопу.

– Дух высокий, командир. Выдержим.

– А я вот на войну пошел ради того, чтобы мозги поставить на место. Иначе живешь так, и все вокруг как мишура…

– Понятно, – улыбаюсь я. – Здесь все переворачивается в голове.

– Как думаешь, батя, а вот говорят, Донбасс к России присоединят. Что-нибудь изменится у нас с этим?

– Не изменится. Так и будем воевать, – отвечаю я ему.

Командир кивает головой. Иногда вот так подойдет ночью и по плечу меня своей рукой в кожаной перчатке постукает. Мол, не спи, батя, и вроде как по голосу улыбается. Ему приятно было, видимо, что я есть у него. А вид у меня был бравый, хоть и выглядел я уже как бы постаревшим. Понимаю их всех, ведь я не подведу. Это видно бывает по человеку. Потом, далее, я расскажу, как нашел настоящего друга, с позывным «Сухов», чем заслужил затем «за глаза» прозвище Абдула. Мой друг тоже был старый воин и тоже ничего не боялся, он просто работал. Вообще, русские мужики стойкие. Видел я, как пулеметчик, который подальше от меня был и ближе немного к передку, сидел в окопе, а поверх длинная очередь с той стороны обламывает ветки над ним – он не шелохнулся. Как занимался своими делами, так и занимался. Как-то на нашу точку, помню, вышел украинский военнослужащий с поднятыми руками. То ли потерялся, то ли сдаться решил. Его сразу взяли на стволы, положили брюхом на землю, целясь из автоматов в голову. Связали строительным пластиковым креплением, перемотав затем клейкой лентой. Быстрый допрос: звание, часть, командир его, где стоят? – он поднять пытался голову, за что получил пинок в бок и строгий приказ: «Лежать!» Отправили в штаб с сопровождающим, разумеется. Если есть возможность в штаб, который потом передаст пленного в особый отдел Конторы, то обязательно отправляли. Однако окопы окопами и посты постами, но пришло время идти на операцию. А дело было так…

Приходят два командира к моему окопу и замстаршего точки наш и говорят, чтобы я собирался и с собой ничего не брал. Выхожу. Идем по зеленке долго друг за другом. Идем, вокруг зелень, а потом входим в места, где только палки торчат из земли, это бывшие деревья. Так выглядит местность после обстрела артиллерии. Такая местность похожа на ад, и, наверное, ад так и выглядит. Представьте себе лес из торчащих из земли палок, палок тонких и толстых, а другие деревья срезаны вообще – 120-й миномет срезает и достаточно толстые деревья. Потом снова зелень, и значит, здесь крупные калибры не били. По пути присоединяются к нам еще двое бойцов. Одного помню, он медиком был раньше. Идем далее по нашей лесополосе. Останавливаемся.

– Здесь. Здесь и перейдем дорогу, – говорит один из командиров.

Переходим дорогу бегом. Дальше уже двигаемся по ту сторону дороги по зеленке, тоже по лесополосе. Кстати, скажу читателю, что вдоль дороги часто можно было встретить окопы и рядом с ними разложившиеся трупы своих и чужих, а то и сгоревшие машины и БМП. Дошли, то есть вышли фактически к открытке. Это считай местность от дороги до лесополосы метров так двадцать пять. На этой местности окопы ВСУ. Где-то там дальше от окопов, если стоять лицом к дороге, вправо метрах в десяти труп. Занимаем окопы. Я поближе к дороге. Двое других начали с пулеметом возиться, который почему-то в рабочем состоянии был на этом участке. Командиры стоят, обсуждают что-то. Я спрашиваю их:

– Продовольствие будет, если мы здесь укрепляемся?

– Ну, это потом, сначала закрепиться надо, – отвечают мне.

Ладно. Так и ушли командиры, оставив нас втроем на участке. Пулеметчики с этого участка ушли в зеленку. Оборудовали пулемет и поставили его так, чтобы можно было бить из лесополосы через поле, где в зеленке украинцы находились. Откуда-то я тогда знал, что нас троих привели вызывать огонь на себя, чтобы штурм наши ребята в нужном месте провели. Вечер уже. У меня магазины, штук десять и гранат штуки четыре. Я почти у дороги нахожусь. Я тогда полагал, что дорога нами контролируется. Как я ошибался! По этой дороге ездили мы и они, во как! Нонсенс, но все правда. Когда к ночи дело подошло, начал догадываться обо всем. После полуночи наши пулеметчики открыли интенсивный огонь по зеленке хохлов. Здорово. А огонь пулемета прерывался только на время. Видимо перезаряжались. А ближе к часу ночи или позже чуток со стороны дороги справа показалась БМП и еще машина.

«Свои?» – подумал я.

Нет, не свои оказались. БМП съехала с дороги на обочину, встала и с ходу начала бить по точке.

«Хоть бы командиры предупредили», – мелькнула в голове мысль. Иногда секретность просто вредит.

Да, по нам открыли огонь. С ходу. Очень хорошо, что дерево толстое было посреди бруствера моего окопа. Начали трещать автоматные очереди откуда-то правее меня со стороны дороги. Я, подняв автомат кверху, открыл огонь, причем длинной очередью. У БМП фары светят и рядом пехота, видимо, с машины высадились. Что там правее приехало, уже не разобрать, – или БТР, или еще какая хрень. Сменил магазин и короткими очередями бью вправо, туда, где находиться пехота должна, по моему разумению. Темно. Еще сменил рожок, начал бить из автомата, и тут вроде тупого гвоздя в дерево, а я на участке один совсем, пулеметчики-то в зеленке на той стороне, у поля. В глазу колет, слезится, и далее продолжать бой с этой сворой – самоубийство. Сел я в окоп на колени, а у стенки окопа гранаты мои. БМП совсем близко, вот она гудит, и опять полетело все в мою сторону. Чувствую, что высунуться из окопа не могу, и нахожусь-то я примерно на линии огня, между сворой украинской и нашими пулеметчиками.

– Черт побери, а что делать?

Летело в нашу сторону все. «Видимо, на убой нас послали. Умрите героями! Тактически все правильно! Однако… Если на участок влезут и захотят пулеметчиков зачистить, один выход у меня – гранаты. Буду кидать гранаты поближе. Себя осколками прикрою, может быть и им не дам продвинуться дальше. Автомат есть, и подойти к себе не дам. Пускать дальше их нельзя и умирать нельзя».

Фары