Николай Прокудин - Звездопад

Мы принялись поливать грязной жижей, лежащих без чувств солдат, и подтягивать к ручью. Сняли с них мешки, гимнастерки, тем временем с КП прибежал медик, прапорщик Сероиван, и еще один солдат-санинструктор.

— Что тут, товарищ лейтенант, кому плохо? — закричал прапорщик.

— Вот эти двое самые тяжелые.

— Авдеев, ты почему до сих пор пострадавшим не вколол кровезаменитель? — возмутился подоспевший Сероиван.

— Я, у меня, вообщем… — начал мекать молодой сержант-медик, бледнея все больше и больше.

— Сержант, что случилось? Объясни толком, — рявкнул прапорщик.

— Да вот, разбились бутылки с кровезаменителем, — тяжело вздохнул Авдеев.

— Как разбились? Что обе? — охнул Сероиван.

— Так точно.

— Ну-ка, покажи, что у тебя там, — потребовал прапорщик, а, порывшись в медицинской сумке, внимательно и строго посмотрел в глаза медбрата.

— Почему сумка сухая и осколков нет?

— Выпил урод, долбаный! П…с, — зарычал Муталибов и ударил в челюсть Авдеева.

— Муталибов, а ну прекрати, — прохрипел я, чуть приподнимаясь от земли на локте. — Иди сюда, Авдеев! Присядь! В чем дело, где бутылки?

Сержант хлюпал разбитым носом и громко плакал, размазывая слезы по грязным щекам.

— Отвечай, подонок! Чего молчишь? — рявкнул я, собрав последние силы.

— Выпил, пить очень хотел, я не могу в такую жару, мне плохо, — принялся лепетать санинструктор. — Воды не было, а я чуть не умер от жажды.

— Сволочь ты, из-за тебя вон те мужики, лежащие без сознания, помереть могут.

— А разве лучше, чтобы я умер?

— Ах, ты, подонок, слюнтяй! — возмутился я. И, подогнув ногу, лягнул его пяткой в пах.

— У-у-у! — взвыл сержант.

— Ползи отсюда, гнида, помогай Сероивану и молись, чтобы никто не загнулся. Если хотя бы один умрет — под суд пойдешь. Пшел вон!

Черт, прав был «Бандера» Томилин, что когда он уйдет на дембель, то мы еще наплачемся без его чуткой медицинской заботы. Я тогда еще спросил: «И какой черт тебя, Степан, ярого „западенца“, в Афган забросил?» А он мне ответил, что не черт, а глупость и жалость. Я, мол, в Ашхабадскую учебку попал с Украины, с группой земляков поездом ехали, хлопцы нажрались, и капитан, старший нашей команды, начал усих усмирять. «Получив пид глаз и по носу, он прямо взбеленился и сломал двоим парубкам челюсти. На капитана того через полгода, по окончанию учебки, эти байстрюки жалобу написали в военную прокуратуру. Дело закрутилось; двое стали пострадавшими, а десять пошли як свидетели. Тильки я и Сэмэн из третьей роты не захотели по судам шататься, клепать на офицера. Нормальный ведь капитан, ребята куражились, нас было много, а он не побоялся — усих успокоил. Конечно, бить и ломать челюсти не гарно, но и они ему два ребра тоже сломали. Короче говоря, мы с Сэмэном в несознанку ударились, сказали, шо спали, зморило. Ну и нас в Кабул, а парубков в Туркмению дослуживать отправили. Вот так глупость и жалость, доброта, можно сказать, душевная привели к этим бесконечным адским мучениям, прохождению школы мужества и выживания. Я туточки з вами балакаю, а хлопчики усе, землячки, те давно горилку пьют во Львиве! Ох, и затоскуете без мене, як до дому уеду!

Вот и сбылось предсказание Степана, ему этот медбрат Авдеев сразу не понравился. Угадал в нем гнильцу, как в воду глядел!

Мне становилось все хуже и хуже, тошнило, голова кружилась, и я время от времени отключался. Когда приходил в сознание, мозг фиксировал суету вокруг лежащих солдат. К Сероивану присоединились полковые медики Дормидович и Ярко, с ними спустились два солдата из комендантского взвода, принесшие воду.

Вскоре ко мне подошел Муталибов с фляжкой воды. Я сделал три глубоких глотка и спросил:

— Гасан, сколько нам водички принесли?

— Двадцать литров в бурдюке и еще в двух резиновых сапогах от ОЗК.

— Хм…, по литру на нос, не густо. Она сейчас быстро разойдется.

— Да ее уже почти и нет. Отливали Таджибабаева, Кайрымова, Колесникова, Уразбаева, да и остальные совсем плохи. Даже Бодунов у камушка лежит, с трудом в себя приходит.

— Оставь фляжку и ступай, я сам водой с Игорем поделюсь. Полежав еще десять минут и почувствовав, что уже могу немного двигаться, я переползаниями и на четвереньках добрался до командира пулеметного взвода.

— Ну что, Игорь? Преешь?

— Почти умер. Ник, даже глубоко под землей в шахте не было так худо.

— Жара и какие-то непонятные запахи и влажность. Я весь мокрый и липкий, ужасно тошнит, — пожаловался я на недомогание.

— Тепловой удар, — прохрипел прапорщик. — Мы все получили тепловой удар, только разной степени тяжести. Главное, чтоб не помер кто-нибудь. Не знаешь, пулеметы затащили в гору?

— Да, вроде стреляют и «Утес», и ПК. Попил? Отдай фляжку, пойду к Сережке Ветишину, вон он на склоне валяется вместе с Сомовым.

Собрав силы и глотнув воды еще пару раз, я поднялся по хребту метров на пятьдесят и упал рядом с командиром взвода.

— Ну что, сачок, лежишь, балдеешь? — спросил я у лейтенанта, глядя в его зелено-серое лицо.

— Лежу, но не балдею, а помираю. Ухи прошу! — и Серега слабо улыбнулся.

— Хрен тебе, а не уха! На, пей коктейль, вода с добавлением «аквасепта», «пантацида» и лимонной кислоты. Я всегда так делаю, это рецепт Ваньки Кавуна. Бурда, но говорят, что гепатита не будет, заразу убивает, а лимонная кислота, чтоб питье в рот полезло, а то эти пилюли очень уж хлоркой отдают и как будто сдобрены дустом.

— Ой, а я их никогда не растворяю в воде, так желудок и кишечник угробишь. Это действительно сплошная хлорка, не известно, из чего эти таблетки состоят, — жалобно простонал Ветишин. — Сил нет совсем никаких, скорее бы вечер! Проклятое солнце!

— Сережка, пойду к ручью, посмотрю, как там дела, а ты попей и Сомова угости.

Опираясь на автомат, я спустился к ручью к «стонущему лазарету», вокруг валялись пустые бутыли и ампулы, медики уже использовали весь кровезаменитель и промидол. Очухались не все, Уразбаева понесли наверх обратно на КП, чтобы отправить в госпиталь. Таджибабаев очень громко стонал, но он был такой большой, что его эвакуировать начмед не захотел. Решили, лучше постараться поставить на ноги на месте, чем всем умереть, неся его в гору. Вкололи промидол и последнюю порцию кровезаменителя, Дормидович хлопал по щекам, давал нюхать нашатырь еще и еще.

— Солдат, оживай, ты такой огромный, мы тебя не донесем! — воскликнул Сероиван.

— Плехо, очень нехорошо. Сапсем нехорошо, — жалостно ответил солдат.

— Ничего страшного, сейчас мы тебя еще водичкой польем, плащ-палатку растянем будет тень, к вечеру будешь в норме, — успокоил его начмед.

Скрипя пылью на зубах и глотая налипший песок, Сероиван отпил из протянутой фляжки. С вершины вновь спустились два бойца с водой в бурдюках. Солдаты-водоносы принялись заполнять наши фляжки, по две каждому, чтоб на всех хватило. Я прилег на песок и спрятал голову в жалкое подобие тени, отбрасываемой от камня. Накрыл лицо снятым намоченным в ручье маскхалатом. Уф! Чуть не умер! Жизненные силы постепенно возвращались. Мысли восстанавливали свою стройность и ясность.

Чуть в стороне лежали и постанывали бойцы минометного расчета.

— Радионов! Ты уже ожил? Готов двигаться в гору? — спросил я хрипло.

— Нет еще. Полчаса или даже час необходимы для отдыха, — откликнулся слабым голосом лейтенант.

— А ты что опять желаешь принять участие в войне? — ухмыльнулся лежащий головой на мешке Бодунов. — Вовка только из госпиталя: сил много, дай человеку повоевать. И Мандресов очень энергичный, еще не измотанный, слышишь, как хорошо стреляет. Пулеметы почти не смолкают.

— Игорек, сам понимаешь, раз стрельба идет без перерыва, то у них скоро патроны кончатся. Нужно поднимать народ, некоторые уже ожили и сачкуют, — возразил я.

— Если сам очухался, то лезь в гору, а другим не мешай болеть. Какой же ты нудный и тошный, болеть мешаешь! — энергично возразил Игорь.

— И полезу! Вот минут пятнадцать полежу и двинусь, но и тебя с собой прихвачу.

День давно перевалил за полдень. Я закрыл глаза и вновь провалился в забытье. Мерещилась какая-то дрянь, «духи» режут наших на горе. Думал, полежу чуть-чуть, а вышло на сорок минут. Очнулся из-за громкой перебранки Бодунова с сержантом Юревичем.

— Спустился за боеприпасами? Молодец! Вот, бери мешок и ступай обратно к пулемету. Что ты меня теребишь? Сколько их еще есть? — ругался Бодунов.

— Ня билыие одной ленты у ПК, а «Утес» выстрялит еще разов восям-девять, — ответил зам, командира взвода.

— Неси патроны, Юрик, сейчас соберем ленты к НСВ и будем выбираться. Замполит рвется к вам на помощь, но что-то заснул, и вроде как желание пропало, — ухмыльнулся взводный.

— Не пропало, я ожил и чувствую, что полностью готов к движению. Альпинисты, подъем! Все встали, идем, ползем, карабкаемся! — принялся я орать, чувствую, что голос полностью восстановился.