За последней чертой - Александр Леонидович Аввакумов

протянул ее арестованному. Бывший маршал затянулся дымом и закашлялся.

– Извините, гражданин следователь, давно не курил.

– Ничего, не торопитесь. У нас времени много….

– У вас, наверное, много. А у меня его осталось не так много, гражданин следователь. Можно спросить вас? Почему у вас перебинтована голова? Война закончилась или по-прежнему продолжается, но уже в ваших кабинетах?

– Я что-то вас не понимаю, Григорий Иванович? О какой войне вы говорите?

– Вы все отлично понимаете, гражданин подполковник. Это самая страшная война без выстрелов, но самая бескомпромиссная, при которой человека не спасают, ни должности, ни звания.

Костин хотел что-то ответить Кулику, но в этот момент открылась дверь, и в кабинет вошел конвоир с двумя кружками крепкого и ароматного чая.

– Вот чай, товарищ подполковник. Если что, прикажите, чая у меня много….

Он тихо вышел из кабинета, оставив арестованного и следователя один на один. Чай действительно был очень вкусным и Александр сделал маленький глоток, боясь обжечься.

– Григорий Иванович, вы не против того, чтобы вернуться к нашему последнему разговору?

– Гражданин подполковник, зачем ворошить старое, тем более, что я подписал все документы… Вы читали их?

– Если честно, то нет. У меня сегодня первый рабочий день и я еще не успел изучить все наработанные подчиненными документы.

– Вы гражданин следователь, разительно отличаетесь от своих коллег. Мне кажется, что вы хотите в чем-то разобраться, понять меня. Другие бьют больше, чем спрашивают. Мне приходилось и ранее попадать в застенки царской полиции, но там были люди более милосердны, чем сейчас.

Костин улыбнулся этому сравнению. Он внимательно посмотрел на Кулика и задал ему свой первый вопрос:

– Скажите, Григорий Иванович, что было после того, как вас отозвали в Москву, после сдачи Ростова? Что вы испытали тогда, ведь вас могли расстрелять по законам военного времени?

***

Кулик закрыл глаза и на миг замолчал. В эти секунды Костину показалось, что Григорий Иванович погрузился в воспоминания, как пловец в воду. Наконец на его лице появилась улыбка, словно он вспомнил какую-то одному ему знакомую шутку.

– Меня вернули в Москву, и началось следствие. Я сидел дома и каждый день, каждую минуту ждал ареста. Я никогда не думал, что у меня так много врагов и недоброжелателей. Они с наслаждением обсасывали каждый факт моего пребывания в Керчи и Ростове. Я хорошо понимал, почему это делается, каждый из них пытался снять с себя ответственность за неудачи осеней компании 1941 года. Потом, когда я знакомился с материалами служебной проверки, я был просто шокирован ее выводами….

– Да, я читал все это, – тихо произнес Костин и достал из папки документ. – Это документ от 2 марта 1942 года. Давайте, я его вам зачитаю. Я просто хочу вернуть вас в то сложное для время.

«Товарищ Кулик Г.И., бывший Маршал, Герой Советского Союза и заместитель наркома обороны, будучи в ноябре 1941 года уполномоченным Ставки Верховного Главнокомандования по Керченскому направлению, вместо честного и безусловного выполнения приказа Ставки «удержать Керчь во что бы то ни стало и не дать противнику занять этот район», самовольно, в нарушение приказа Ставки и своего воинского долга без предупреждения Ставки, отдал 12 ноября 1941 года преступное распоряжение об эвакуации из Керчи в течение двух суток всех войск и оставление Керченского района противнику, в результате чего и была сдана».

Костин замолчал и посмотрел на Кулика. Тот по-прежнему сидел с закрытыми глазами. У него дергалась правая щека и веко. Он в очередной раз проживал эти моменты. Костин сделал глоток остывшего чая и продолжил:

«Кулик прибыл 12 ноября 1941 года в город Керчь, не только не принял на месте решительных мер против панических настроений командования крымских войск, но своим пораженческим поведением в Керчи только усилил панику и деморализацию среди командования крымских войск. Такое поведение Кулика не случайно, так как аналогичное его пораженческое поведение имело место также при самовольной сдаче в ноябре 1941 года города Ростова, без санкции Ставки и вопреки приказу Ставки».

– Вам плохо, Григорий Иванович? – спросил его Костин, так как заметил, как побледнело лицо Кулика.

– Читайте, – коротко ответил он. – Со мной, все хорошо.

– А вот сейчас самое главное, что удалось выяснить комиссии, – произнес Александр:

«Кроме того, как установлено, Кулик во время пребывания на фронте систематически пьянствовал, вел развратный образ жизни и злоупотреблял званием Маршала Советского Союза и заместителя наркома обороны, занимался самоснабжением и расхищением государственной собственности и внося разложение в ряды нашего начсостава Кулик Г.И., допустив в ноябре 1941 года самовольную сдачу противнику городов Керчь и Ростов, нарушил военную присягу, забыл свой воинский долг и нанес серьезный ущерб делу обороны страны.

Дальнейшие боевые события на Южном и Крымском фронтах, когда в результате умелых и решительных действий наших войск Ростов и Керчь вскоре же были отбиты у противника, со всей очевидностью доказали, что имелась полная возможность отстоять эти города и не сдавать их врагу».

Костин посмотрел на Григория Ивановича, но на лице его ничего не отражалось.

– Скажите, гражданин следователь, для чего вы зачитали выдержку из этого документа? Что вы преследуете? Я уже понес полную ответственность за все это!

Костин взял в руки карандаш и, глядя на Кулика, стал им постукивать по столу.

– Что вы еще хотите услышать от меня? Да все получилось так, как получилось! Им потом легко было писать об этом: взяли города Керчь и Ростов, но они почему-то не указывают, какими силами они были взяты! Располагал ли я этими силами?!

Лицо Кулика покраснело, на скулах заходили желваки. Александру показалось, что он был готов рвануть на себе ворот рубашки.

– Успокойтесь, Григорий Иванович! Я вас ни в чем не обвиняю, я стараюсь просто разобраться во всем этом.

– Может я и совершил ошибки в управлении войсками, но я, заметьте и отразите в своих бумагах, не враг народа. Сейчас все это кажется, так просто, но тогда….

Его тело дернулось, и он медленно сполз с табурета.

***

Сталин медленно ходил вдоль большого стола. Толстый шерстяной ковер глушил его шаги, и Виктору Абакумову казалось, что вождь просто парит над полом. Руководитель службы государственной безопасности вынужден был крутить головой, чтобы держать вождя в поле зрения. Это продолжалось уже около десяти минут, создавая наэлектризованную обстановку в кабинете Сталина. Абакумов, наконец, оторвал свой взгляд с фигуры вождя и посмотрел на соседей, сидящих за столом.

– Товарищ Абакумов, как у нас продвигается дело бывшего Маршала СССР Кулика? Какие перспективы?

Руководитель аппарата госбезопасности поднялся из-за стола. Он резким движением