Линия соприкосновения - Евгений Журавли

Бурый как-то признался, что самый счастливый день его жизни – это когда он свой дом развалил. Дом его на той стороне, в Новосёловке, рядом отсюда, но, понятно, фронт стоит уже много лет, не двигается. Он сам в разведке, среди прочего их задача артиллерию корректировать, бывает, выходят глубоко, а в обычные дни издалека с неба смотрят. Так вот, когда дроны смогли до Новосёловки долетать, он первым делом на свой дом навёлся. Выглядывал-выглядывал, точно, обосновались там небратья, дом ведь покинутый стоит с четырнадцатого. Не без гордости Бурый подчеркнул, что погреб у него большой и крепкий, самое то для ПВД. С неделю наблюдал, определился, когда там личный состав собирается, и координаты подал. Сам сидел, корректировал, пока фундамент с землёй не перемешал.

«Разве не жалко?» – спрашиваю его. Наоборот, говорит, удовлетворение, не представляешь какое, это ж, говорит, мой дом, про который грезишь, думаешь всё – когда вернусь? Мне действительно трудно понять. Вот мечтаешь о нём, вспоминаешь. Ведь целый стоял, когда-нибудь вернуться получится, зачем разваливать? Он мне – ничего ты не понимаешь. Теперь меня ничего не держит, говорит. Теперь свободен. Я не уменьшился из-за потери дома, а, наоборот, стал больше. Ничего не осталось за пределами меня, ничего не болит. Стал цельный. Могу хоть до Лас-Вегаса войной идти. Теперь я в полной силе. А сам вот, лежит здесь, позвоночник перебит, недвижим.

Я говорю – какой тебе, блин, Лас-Вегас? Без обид, но тебе бы мечтать, как нужду справлять без посторонней помощи. Он помолчал и отвечает – ты просто молодой ещё, не понимаешь, как жизнь устроена. Слушай и запоминай. Всегда, даже когда нереально, когда нет возможности и сил, надо гнуть свою линию, не отказываться от задуманного, переть вопреки всему. Напролом. Какие бы сложности ни встали перед тобой, что бы ни сдерживало сзади, продираться и продираться. Пусть сломаны ноги, но ползти, сломаны руки – пробивать головой, выгрызать зубами, если лежишь – криком, ногтями, слезами да хоть просто силой воли, взглядом, голым желанием, но толкать и толкать вперёд. При любых обстоятельствах, невзирая на последствия. И тогда однажды случится чудо. Всё, что препятствовало тебе, исчезнет, растворится. Рухнут стены и откроются все пути. Всё произойдёт само. Главное, не отказываться от начатого, что бы ни происходило.

Я говорю: может, ты и прав, но не всегда мы знаем, что нам надо. Жизнь сложна очень. Иногда проблема не в том, что что-то мешает и надо проламывать, как ты говоришь, а, наоборот, смотришь, все пути верные, какой выбрать? Есть в физике так называемая многомировая интерпретация, когда миры умножаются, все равновероятные события реализуются. Жаль, что в жизни не так. Я бы даже не заглядывал в эти альтернативные миры, если б узнал, что они живут своей жизнью. Был бы рад за них. Потому что правильно было когда-то остаться с человеком, но ушёл, правильно было вписаться в драку, но не вписался. И это тоже было правильно. Но просто какая-то хорошая возможность перестала существовать. Это обидно, несправедливо. А у меня только одна жизнь. В этом проблема. Как знать, куда идти?

Бурый усмехнулся. Верно, говорит, проблему обозначил, лишь замечу, что все эти экзотические теории – просто красивые образы, которые знающие используют для удобства. То, как на самом деле там происходит, невозможно вообразить, сама частица – условность, у неё нет размера и места в пространстве. Авеста и Ригведа тоже образным языком писаны. То же самое – спутанность или кот, который ни жив ни мёртв…

Тут я очередной раз поразился: каких только людей на войне не встретишь! Вроде все серенькие, одинаковые, но бац – кто-то о поэзии, бац – учёный, художник, бизнесмен, мэр какой-нибудь. С другой стороны, рядом, в одном строю, и зэк, и юнец из глухомани, и алиментщик, и простой работяга, но каждый цельный, со своей философией, в каждом целый мир. И у всех настоящие судьбы. Вообще, такой наш народ, в каждом – вселенная, только копни. Мало человеку одного себя. Но редко выговариваемся: либо внезапному собеседнику один на один, либо по пьяни. Ну и на войне. Тут только правда, на остальное времени нет. Короче, концентрация неординарных. Понтоваться беспонтово – всегда кто-то умней тебя. И Бурый не так прост.

В общем, говорит Бурый, не греши попсовыми теориями из кинофильмов, обратись к реальности. Правильно задачу поставил. Жизнь одна. А вариантов много. И всё очень сложно. Так вот я тебе скажу, что все эти варианты – тоже неопределённость. Ты просто тратишь жизнь на сомнения. Если я иду слепо и по неверному пути, что-нибудь да получится. А если ты пробуешь то одно, то другое – у тебя в конце ничего. Но главное, жизнь – это не «сколько» и даже не «что», а «как». Поэтому, говорит, парень, пока что ты в минусе. Не ты, а тебя.

Ну вот, опять донецкие постулаты. Кто кого, кто над кем. С садика их так, что ли, воспитывают? Или перфокарту вставляют, где запрограммировано: «никого над», «только ты, а не тебя» и ещё что-нибудь сакральное вроде «сало употреблять только с белым хлебом».

А Бурый продолжает. Я, говорит, уважаю природу. Возьмём хоть траву. Не ту, которую дуем через горлышко иногда, а обычную, которая вокруг растёт. Вот смотри, какое упорство. Не трогаешь год-два – прорастает везде, проламывает стены, асфальт. Уничтожишь её, зальёшь бетоном, но только отвернись, уже снова растёт, найдёт щёлочку и потихоньку раздвигает, разрушая камень. Ей плевать на гибель. Трава не знает страха. Просто знает своё дело и двигает. Убей её – разве ты победил? Нет. Момент её смерти просто показывает, чем была жизнь.

Я спрашиваю: даже если результат не достигнут?

Конечно, отвечает он. Видал, сколько людей приезжает сюда, чтоб умереть? Просто нормально умереть. А почему? Потому что не хотят незавершённой жизни. Или чужой жизни. Хотят стать собственником судьбы. Видел видос, где наш боец и их перекликаются? С той стороны тоже русский, кричит, такой: «Заходи, я здесь один». И наш говорит что-то вроде: «Чему быть, того не миновать, судьба» – и входит в ангар. И всё. Гремит там у них долго, получается, даже гранаты сорвали, в общем, никто оттуда уже не вышел. Это не драма, а экстаз. Они прошарили – трусость не засчитывается в жизнь. Вот и всё. А не эти твои сомнения. Сжечь за собой мосты – это как обнулиться. Невзирая на последствия. Нет счастливей дня.

Я в ту ночь долго лежал и смотрел в темноту потолка. Было тесно, не дёрнуться, скован бандажом, как младенец в пелёнках. Представил себя фараоном в золотом саркофаге, стало чуть удобней, а потом спокойно и хорошо. До розетки так и не дотянулся, телефон до конца разряжать не хотелось, сон не шёл, но и бодрствование было какое-то мутное. Как подумал про фараона, привиделось, что лежу на каменном постаменте посреди маленького квадратного водоёма внутри гробницы. Елейный аромат бальзамированного тела. Чувствую, прям ощущаю, как в темноте надо мной дремлет каменная громада пирамиды, имя моё Хуфу, и знаю: меня давно не могут найти. Я смотрю сквозь немую толщу своей темницы, вижу яркие звёзды в чёрном небе над бескрайней пустыней, но, к сожалению, не могу ни крикнуть, ни пошевелиться. Тревожный звон и шум расшатывают картинку, и вдруг понимаю, что лежу вовсе не под небом Египта, а на другом континенте, это чужая пустыня, имя ей Невада, пирамида моя из стекла, потому и прозрачна, а я просто главный приз в огромном казино. Когда-нибудь Бурый доберётся сюда, чтоб всё разрушить, но сейчас звёзды превращаются в блеск потолочных софитов, вокруг сальные рожи несчастных игроков, ловцов счастья. Они причмокивают языками, покачивают головами, но никому нет дела до моего имени, они оценивают мою тушку просто на вес. Да и взгляды направлены в основном не на меня, а на крутящееся колесо, красное с чёрным, украшенное золотом. Наверное, взывают к Амону Ра, это его цвета. Но колесо испещрено числами, значит, это гончарный круг Хнумы, создавшего на нём людей. И колесо крутится и крутится. А дурачки и рады – бросают монеты, разочаровываются, долго выбирают, бросают снова. Ждут удачу. Надеются,