Юрий Иваниченко - Крымскй щит

Толчком плеча распахнув створки, и впрямь из дверей мечети вышел поджарый немец с характерными усиками и косой челкой, разве что на носу его поблескивало пенсне в тонкой оправке.

Граната с невинным стуком булыжника ударила в известняковую плиту порога, обшарканную поколениями правоверных, словно хлебная корка, изъеденная мышью, подскочила…

Немец невольно отпрянул назад, но тут же, подняв пенсне на лоб, нагнулся, близоруко прищурился.

Граната лопнула гулко и звонко, — как удар молота по ушам в пустой цистерне, — и кровь брызнула на булыжники, словно мясник выплеснул из лохани кровавые потроха освежёванной туши.

— Давайте! — Сергей деловито подтолкнул Арсения, невольно подавшегося от взрыва назад, и, подхватив пулемёт за рукоятку для переноски, обогнул морпеха.

Ровным шагом, словно в мирное время по команде «на огневой рубеж» учебного тира, он направился к разорванной и окровавленной пасти дверей.

Выдохнув, как перед нырком на незнакомую глубину, Володя рванул следом, стараясь не отстать и попасть в уверенный шаг своего кумира.

Внутренность мечети разрывалась от воплей, грохота лавок и резких отрывистых команд, явно не слишком воспринимаемых. Ничего не было немцами ещё ни понято, ни оценено. Надо всем преобладал животный вой гефрайтера, шедшего сразу за очкариком, а теперь волокущего растерзанные ноги вглубь, обратно…

И юродивый оптимизм невидимых херувимов войны, прославляющих марш черно-белых танков 3-й дивизии СС по херсонской степи и морщинам экрана-простыни…

Впрочем, уже недолго.

Подходя, Хачариди вбросил в двери Ф-1 с «шоколадной» квадратной насечкой, вбросил левой рукой снизу вверх, будто монету в ямку, играючи, и через пару секунд танки на простыне разодрали чёрные дыры.

Сергей вскинул пулемет на сведённых сошках…

Вряд ли была теперь необходимость остальным «диверсантам» симулировать нападение «превосходящих сил». Одного Сергея Хачариди, по-хозяйски расставившего ноги на пороге «кинозала» и водящего туда-сюда рваной вспышкой бесцветного пламени — раструбом пламегасителя, — было вполне достаточно для сцены апокалипсиса местного значения.

По крайней мере достаточно на первые 30 секунд, на три длинные очереди, в течение которых три-четыре десятка фашистов, набившихся в небольшую молельню мечети, были уложены на выщербленные каменные Плиты пола, между опрокинутыми лавками, — кто живой залег, кто мертвый, кто, стиснув зубы и лелея на животе простреленную руку, которой невольно прикрылся…

Но вот уже один из фашистов пришел малость в себя и подхватил с гнутой спинки стула ремень автомата. Из дальнего угла огрызнулся «в божий свет, как в копейку» карабин «маузер». Да и весьма не ёмкий магазин пулемёта в руках Сергея опустел.

Оттолкнув бедром Володю — № 2 пулемётного расчёта, навьюченного жестяными коробками с запасными магазинами, по четыре в каждой, — Сергей и сам шагнул за край высаженного косяка, выдернув из-за ремня гранату, рискованно подвешенную на спусковой скобе. «Приготовься!» — подмигнул он Володе и отправил гранату через плечо, внутрь молельни.

Тут Володя выхватил свободной рукой пенал магазина из жестяной коробки с имперским орлом, и… Как только потревоженная взрывом дымная пелена вихрем вырвалась из дверей, он перебросил магазин Сергею. Сам же, не глядя, сунул в провал дверей дуло «шмайссера» с индюшачьей головкой мушки и ременного кольца, потянул курок. Тяжеловатый МП-40 забился в руках…

Яшка тем временем сорвался с места, вопя благим матом (сам не зная чего вопя, но наверняка неприличное даже пионеру-герою) и только забежав, как было сказано командиром группы, за угол мечети, спохватился и дал очередь по стрельчатому окну, единственному с этой стороны на стене.

Вовремя! Ставни окна, прорезанные ромбиками в решётку, как раз в этот момент распахнулись и в проём, рывком, сунулась рыжая голова на широких плечах с погонами, шитыми серебряным галуном…

Очередь добавила дыр в резьбе ставен и в сером мундире с накладными карманами. Свесив руки, «рыжий» безжизненно повис на окне.

Невесть откуда взялся из-за спины Яшки Давид Далиев и, подскочив к окну, забросил за спину «рыжего» зеленый бочонок РПГ и шарахнулся назад, ухватив за плечо ватника и увлекая за собой Яшку в дебри вялого инжира поодаль.

— Чего ти арешь?! — успел удивленно спросить Давид, прежде чем из окна, окончательно сорвав ставни, вырвалась огненная клякса, осветив на мгновение бурые заросли.

— А чего я ору? — не понял, проседая в кусты, Яшка.

— Нэ знаю! Но что-то очэнь страшное арешь! — нервно хохотнул Давид, передергивая затвор автомата. — Я дажи сам испугался!

Он встал в рост и пару раз полоснул короткими очередями по окну.

Выходов из мечети было немного и в стрельчатом проеме, хоть и украшенном кучерями дыма, уже снова мелькали фигуры злосчастных кинолюбителей, рвавшихся на свободу.

Бесшабашный юморок осетина подкрепил Яшку Цапфера и немного даже успокоил, насколько это, конечно, возможно при «данных обстоятельствах».

— Серега сказал, ори, — встал Яшка, последовав примеру Далиева, хоть в кустах, надо признаться, паренёк чувствовал себя уютнее. — Я и ору. За Гитлера-а! — заблажил он снова, припомнив, не совсем точно, пожалуй, инструкции «Христаради».

Пули из его «шмайссера» проставили пыльное многоточие над окном.

Далиев даже стрелять перестал и недоуменно уставился на опьяненного горячкой боя комсомольского вожака.

— Чего ти, арешь?! — снова спросил он, перекрикивая сухой стрекот его автомата.

— Тьфу, блин! — запнулся Яшка Цапфер на мгновение и поправился скороговоркой: — Гитлер капут! За Сталина-а!.. — затянул он по новой.

С тылу мечети был ещё один вход — бабий, как пояснил знаток мусульманских обычаев, Шурале Сабаев. Совсем узкий — надо полагать, для прохождения в чадре и на ощупь. О нём либо мало кто из немцев знал, либо не сразу вспомнили. Поэтому Арсений и Иван Заикин подоспели вовремя.

Как только морской пехотинец в неизменной тельняшке (впрочем, потому и неизменной, что это было всё, что осталось у него от табельного обмундирования с января 42-го) вскочил на высокое крыльцо этого входа, в узкую нишу сунулась белая, перекошенная паническим ужасом физиономия.

Мгновенно оценив по серебряным шпалам в петлице «обера», офицера, Арсений схватил его за грудки каменно-серого кителя и выдернул наружу.

— Хэнде хох! — гаркнул он в самое лицо немца, не обратив внимания, чем там «Hande» фашиста сейчас заняты…

А заняты они были делом — взведением затвора «парабеллума». Так что «обескровленный» страхом обер-лейтенант хоть и зажмурился, ошарашенный неожиданной встречей, но почти рефлекторно нажал на курок.

Хлопок выстрела заставил недоуменно подскочить брови Арсения Малахова, однако в следующее мгновение изумление на лице его сменила ярость благородная. Он засадил кулаком по зажмуренным глазам немца, по-прежнему не обращая внимания на пистолет в его руке, схватил за вихры белокурой челки плакатного «Der Sohn des Reiches»[36] и лягнул образец арийского семени по хранилищам…

Только тогда почувствовал жгучую резь в боку.

— Угомони! — крикнул он через плечо Ивану Заикину и, схватившись за бок, осел у входа.

Великан Заикин не без труда, с кряхтением, перескочил через морпеха, успев поинтересоваться:

— Ты как?

— Нормально… — простонал Арсений, опираясь одной рукой о приклад, и добавил: — Ильич терпел и нам велел…

— Язык? — уточнил Заикин у Малахова, кивнув на немца, над которым навис с холодной безучастностью гильотины.

— Да… — подтвердил Арсений.

— Nein! — замотал вихрами обер-лейтенант, разглядев сквозь слёзы боли масштабы Заикина и, соответственно, предстоящих неприятностей.

— Как хочет… — процедил сквозь стиснутые зубы матрос и, сдав назад, на каменные ступени, опер магазин «рейнметалла» на верхнюю плиту крыльца, готовясь встречать последователей обер-лейтенанта. — Вы бы делись куда… — посоветовал он Заикину.

Иван, отпихнув в сторону парабеллум, выпавший из руки арийца, взвалил офицера, словно куль соломы, на плечо и спрыгнул с крыльца.

— Кажется, сейчас у нас будет продлённый сеанс… — насторожился Сергей, защёлкнув сверху ствольной коробки очередной магазин.

Немцы (кто там еще остался в живых) более или мене оклемались, пришли в себя. И вот уже от порога мечети, с которого Серега методично и до времени безнаказанно расстреливал тесную молельню, превратившуюся в коллективный склеп, партизан отогнала пара гранат, пущенных, одна за другой, каким-то особо справным воякой.

Одну из них, правда, Сергей успел пнуть обратно, через порог, но от второй уже пришлось прыгнуть за каменные плиты крыльца, залечь, а потом и вовсе перебежать, от греха подальше, за какую-то древнюю арбу, скроенную из достаточно крупных, грубо струженных, жердей.