Серия "Афган. Чечня. Локальные войны-3". Компиляция. Книги 1-28 (СИ) - Черный Артур

Я склонился над Ксенией — неужели это она? Я не воспринимал реальность. Почему ее убили? «Ты была… и нет тебя. Теперь никто не страшен… Повернись же своей душой к счастью». Их бог и наш — едины. И оба призывали любить человека. Они изнасиловали любовь. Все мы изуродовали ее и заменили слепым азартом войны. И азарта нет — осталась ненависть ко всему.

Шамиль ушел так же незаметно, как и появился. Мои глаза заплыли от слез, я не слышал выстрелов. Но мир не опрокинулся от несправедливости…

Я не стал хоронить Ксению, поднял ее почти невесомое тело, отнес под навес, уложил на доски, покрыл одеялом, которое взял в доме. Только потом недалеко от ворот увидел ее выпотрошенную сумку: в грязи валялись губная помада, круглая коричневая коробочка, ручка, полотенце, расческа. Еще я заметил связку ключей и, повинуясь безотчетному порыву, поднял и сунул в карман.

На рассвете опять началась вертолетная атака. Тупорылые стрекозы резко снижались, выплевывали черные клубы дыма, чуть запоздало доносился свирепый треск, и прямо в мой лоб летели огненные молнии. Я чуть не попал под одну из первых ракет: залюбовался зрелищем огневой машины, а потом сломя голову бежал к окопу. Свалился на какого-то боевика, он толкнул меня, я упал на дно, в склизкую грязь. Но не обиделся — ведь он мог и пристрелить.

Я решил сидеть в окопе до тех пор, пока не прекратится стрельба. Я мог, конечно, дождаться и наших, получив свинцовое приглашение на тот свет, но лучшего варианта не было. Недалеко от меня постреливал Джамаль. Кажется, он еще больше высох и напоминал пергаментную куклу из спектакля ужасов. Метрах в двадцати торчал у пулемета Удав, он кривился и что-то повторял после каждой очереди. Наверное, он клял свою судьбу. Но таков удел всех наемников, для них наступает час истины: никакие деньги не дают бессмертия, а жажда получить их больше приближает конец.

Я пошел по выстланным на дне окопа коврам, надеясь выйти в глубь села, где, возможно, было не так опасно. По пути я наткнулся на двух убитых, у обоих — ранения в голову: черные бороды в густой, уже застывшей крови. На лицах, засыпанных землей, выражение короткого ужаса, а может, удивления такому поспешному уходу на тот свет.

Боевики не обращали на меня внимания: если я находился среди них в столь драматичный момент, значит, так и надо. По перпендикулярному отводу вышел к селу. Ракеты и снаряды подожгли еще несколько домов, и черный дым усиленно коптил небо, как на какой-нибудь фабричной заставе.

Меня остановил Раззаев. Я не сразу увидел его, потому что он склонился над аппаратом телефонной спутниковой связи. С кем он разговаривал, можно было только догадаться, объяснялся он намеками; переполненный агрессивностью и эмоциями голос не оставлял сомнений, что Шамиль просил помощи и поддержки…

Он бросил трубку, связь прервалась.

— Твоя журналистка — шпионка и провокатор! Ее расстреляли по законам военного времени.

Я молчал, еле сдерживаясь, чтобы не вцепиться ему в глотку. Но сейчас он был сильней. Я отомщу, когда мы будем на равных…

— Вот, можешь послушать… — Он достал из кармана Ксенин диктофон, протянул мне.

Поколебавшись, я взял, включил, приставил к уху.

«— Вы не боитесь смерти? — услышал я голос, который не спутаешь и к которому уже успел привыкнуть.

— Мы смертники, отдали жизнь Аллаху, — запальчиво, но и заметно фальшиво зазвучало в ответ. — И если мы умрем, наши младшие братья встанут и все равно победят этих шакалов. России никогда не справиться с нашим маленьким гордым народом. Надо — еще двести лет воевать будем. Россия на колени станет перед нами… Весь мир за нас, не только мусульмане…

— Но вот люди, которых вы взяли в заложники, тоже мусульмане, — снова заговорила Ксения. — Вы их кровно обидели, кроме того, в Кизляре расстреляли нескольких человек. Они вам этого не простят. Вы принесли им горе…

— Слушай, на войне всякое бывает… Им нечего больше делать, они все равно поднимутся за нами, никто не хочет быть под Россией. Потому что Россия грабит всех, живет за чужой счет. Все это знают. А к заложникам мы относимся хорошо. Последний кусок отдаем, поклясться могу, сама иди спроси, тебе скажут…

— Можно спросить, сколько вам платят?

— Что ты мне про деньги говоришь? Вот Закир, видишь? У него все семья погибла: отец, мать, две сестры — русские бомбу на дом его бросили. У меня брат погиб… Нам деньги не нужны, хлебом клянусь… Нам справедливость нужна. И теперь он будет мстить, я буду мстить, дети мои вырастут, будут мстить…

— Асад, ты воюешь не за деньги, ты хочешь мстить. А ваш президент продолжает наживаться даже на войне. Его состояние около десяти миллиардов долларов, он один из богатейших людей мира, и ему наплевать на всех вас. Он бросает вам жалкие подачки, вы продолжаете воевать, а он давно вас предал. Когда в республике не останется ни одного целого дома — он уедет в любую страну мира.

— Ты говоришь глупости, девчонка!

— Я журналистка, — голос прозвучал обиженно. На пленке отчетливо слышались звуки разрывов и щелканье выстрелов. — У меня есть доказательства. Дядюшка Джо давно, еще до войны, подкупил многих высших чиновников в Москве. Они прогоняли через вашу республику нефть и зарабатывали на этом миллионы долларов. Но народу ничего не досталось: вспомни, как закрывались больницы и школы, как не выплачивались пенсии…

— Женщина, ты говоришь глупые речи… Запомни: длинные языки отрывают вместе с головой…

— Вы можете мне угрожать. Но сами не хотите признаться в том, что вас подставили. Вы окружены, и вам придется или сдаться, или погибнуть…»

Я слушал ее голос, раздраженные ответы боевика Асада, запись временами полностью забивалась выстрелами, грохотом взрывов. Ксения пыталась понять этих людей, но зашла слишком далеко в своем устремлении. Она хотела убедить жестоких псов войны, что жизнь их порочна, а выбор ошибочен. Они же видели в ней куклу — но куклу умную, настойчивую и опасную. Вооруженные смертники не ведают милосердия. На границе между жизнью и смертью мир теряет свою реальность. Во всех смыслах…

Потом был какой-то треск, я услышал голос Шамиля. Он стоял рядом, а голос его звучал из диктофона: «Девочка, ты лезешь не в свои дела… Ты хочешь написать в своей газетенке, что простых боевиков обманывают, что президент вместе с приближенными ворочают большими делами?»

…И последние Ксюшины слова на ленте: «Я и не скрывала. Если ваши дела честные, вам нечего стыдиться или бояться…»

— Кто ее убил? — спросил я, комкая чувства и ненависть в кулак.

— Джамаль… Зверь…

Я хмуро глянул на Шамиля, что-то спрашивать не хотелось.

Спросил он:

— Хочешь узнать, кто отдавал приказание? Я… Хотя пожелание было и свыше… Ну, убей меня за это! На, бери автомат! — Он протянул оружие, равнодушно глядя мне в глаза. Рядом с нами никого не было.

— Когда ты успел научиться таким дешевым приемам? Хочешь узнать мою реакцию?

— Хочу узнать, каким ты стал… На журналиста не очень похож. Воевать, извини, тоже разучился. В этом деле, брат, без практики долго нельзя… Оружие человека меняет: оно делает его сильным и ищущим… Без оружия ты пешка в руках любой «шестерки».

— Оружие делает человека зависимым. На войне ему надо стрелять, надо постоянно помнить о нем, помнить, что должен выстрелить из него первым.

— Командир, — лицо Шамиля преобразилось, глаза успокоились, чуть пригас их черный огонь, — как же мы не встретились с тобой в Сухуми? Клянусь, твоя жизнь пошла бы по-другому.

Я саркастически усмехнулся.

— По-другому? Вряд ли… Ты заманил бы хорошими деньгами, а я действительно тогда нуждался, взял бы меня в свой отряд на младшую командирскую должность… А потом я вместе с тобой очутился бы в этом блиндаже… Так что, считай, моя жизнь так и сложилась. Единственное, ты до этой минуты не предлагал мне автомат. Не доверял.

— Нет, Володя, я о другом. Ты мог бы возглавить одну из наших дочерних фирм.

— Я никогда не был бизнесменом, — продолжил я футуристический разговор на тему несостоявшегося прошлого.