Сталинград: дорога в никуда - Анатолий Алексеевич Матвеев

На лицах товарищей Ивана появились улыбки – осознание того, что ты одержал победу и остался жив. Все спешат закурить, просыпая махорку, сворачивая самокрутку дрожащими от не прошедшего напряжения руками.

Но нормально, неторопливо, наслаждаясь каждой затяжкой, покурить не удалось. Немцы, как очумелые, несколько раз поднимались в атаку, но нахлебавшись крови убитых, убирались восвояси.

К вечеру всё стихло. Стало слышно, как кричал от боли и звал на помощь недостреленный фашист. Но охотников с немецкой стороны, пока светло, спасать чужую шкуру, подставляя свою, не находилось. Через полчаса немец затих. И не ясно, затих насовсем или сил кричать от боли не осталось.

Утомлённый Иван смотрел на запад и удивлялся, сколько от нашего артогня на поле лежит убитых немцев. А они, сволочи, не унимаются, прут и прут.

Наши потери пока очень незначительны. Принесли ужин, а в глотку ничего не лезет: страшное зловоние идет от трупов. Иван даже подумал: «Хорошо бы продвинуться вперёд, чтобы быть подальше от этого места».

И он поделился своими мыслями со взводным, но тот напустился на него, объясняя, что наступать сейчас, когда немцы капитально окопались, равносильно смерти. Так и сказал:

– Смотри, Иван, накаркаешь.

И утром пришёл приказ.

– Ну вот, – возмутился взводный, косо поглядывая на Ивана, словно он виноват в этом приказе.

Иван дёрнул плечами, не помня вчерашних слов. А Сашок покачал головой и, глядя на Ивана, сказал с горечью:

– Этого нам только не хватало.

А после вздохнул, сожалея, что ничего изменить нельзя. И пошел бродить по окопу, как маятник, туда-сюда. Иван пожал плечами, не чувствуя своей вины. Не он же приказ писал.

Каждый приказ указывал им только направление, куда следует наступать или отступать. Есть задача, и её надо выполнить, а выполнить придется ценой чьей-то жизни.

И сидя в окопах, ругая все штабы сверху донизу, собираясь в атаку, надеялись, что сегодня повезёт и они останутся живы.

А все еще только изготовились. Те несколько секунд, пока ты еще закрыт землёй, пока не подставил грудь свинцу, кажутся мгновением, потому что подняться и бежать навстречу пулям против человеческих сил.

Накануне перед атакой удачно провели артподготовку. Командиры вермахта даже на второй год войны были еще слишком уверены в себе. Обстреливая наши позиции, они выдали расположение своих батарей. И из пренебрежения к нам, «Иванам», не удосужились сменить позиции своей артиллерии.

Огонь наших трехдюймовых пушек и небольшого числа гаубиц казался сокрушающим. Взрывы гремели непрерывно, на вражеских позициях вспыхивало пламя, что-то горело.

Иван смотрел на всё это и радовался. Все поле боя было в воронках, воздух пропитался порохом и смрадом трупов. Но по цепи от ротного поступила команда:

– Приготовиться к атаке.

И радость сменилась унынием, а потом страхом. И пока немецкие окопы кромсала артиллерия, все ползли к немецким траншеям.

Вдруг огонь артиллерии затих и немцы очухались. Их офицер, выскочив первым на воздух, выгоняя солдат из блиндажа в окопы, кричал визгливым голосом.

– Шнель, шнель!

И немецкий пулемёт проснулся, и фонтанчики пыли, как чёртики, выскакивали из земли перед ротой. Немец грамотно поступил, напугал ползущих – и давай полосовать остановившуюся роту.

До траншеи метров пятьдесят. Но пулемёт гремел так, что подниматься сил не было. А если продолжать лежать, всех перестреляют, как куропаток. Но кто поднимет? Кто? Ведь надо не только дать команду, но и встать самому.

А пулемёт не умолкал, и из ствола выскакивали красные смертельные огоньки.

Рядом с Иваном ранило бойца. Из его спины сочилась кровь, лицо перекосилось от боли. Ткнулся лицом в землю кто-то из сержантов и затих. Комроты тоже лежит и молится, куда ему людей поднимать. Сашок тоже, как червяк, в землю вжался. Страх званий не разбирает, а смерть тем более.

Политрук огляделся и, приподняв голову, громко крикнул:

– Рота, слушай мою команду!

Немцы тоже услышали его и усилили огонь. Замполит посмотрел на Ивана, кивнул и, поднимая наган над головой, неуклюже привстал, потом поднялся в полный рост и закричал рвущимся голосом:

– В атаку!

Но рота, понесшая первые потери, лежала неподвижно. И немцы на секунду замолчали. Пулемёт не тарахтел.

Топтался лишь политрук, не опуская руки с наганом, поглядывая то направо, то налево.

– В атаку! – снова закричал он.

Кажется, ударил одиночный выстрел, а может, короткая очередь. Иван был слишком напряжен и не понял. Пуля попала политруку в живот, он упал, но, пересилив боль, зажимая рану рукой, снова поднялся. Следующая пуля угодила ему в лицо и сразила наповал.

Иван оглянулся: никого, кто бы мог дать команду, рядом не было. А лежать и ждать, когда по твоей спине пройдёт пулемётчик, не стоило.

Иван скомандовал громко и четко, словно от того, что он сейчас скажет, зависит его жизнь:

– Рота, слушай команду! Подготовить гранаты!

Залегшая цепь зашевелилась, готовя гранаты к бою. Следом не менее громко он прокричал:

– Рота, встать!

Команда, которой учили бойцов до автоматизма, сработала.

Красноармейцы поднялись, держа винтовки с примкнутыми штыками. Подниматься самому было тяжело, страшно, ноги стали ватные, бросало в жар и холод. Но когда поднялись, озверели.

Иван не оглядываясь побежал вперёд и крикнул:

– В атаку!

И ему повезло. Если б пуля пулемётчика срезала бы его, то все бы опять залегли и остались бы лежать навечно. Но пулемётчик опешил от неожиданно вставших перед ним бойцов.

А немецкий офицер, ругаясь, не сразу привел его в чувство. Первая очередь прошла поверх голов, другая в землю и только с третьего раза хлестанула по наступавшей роте.

«Главное чтобы не залегли. Если залягут – все, хана», – думал Иван, спеша как можно быстрее преодолеть расстояние до немецких окопов.

Вместе со всеми встал и Гришка. Все бежали, торопясь одолеть эти последние десятки метров. Над полем неслось:

– А…а…а!

Немцы стреляли почти в упор. Но сотня человек бежала, не останавливаясь, тоже стреляя на ходу. С флангов тарахтели «максимы», не давая немцам расслабляться.

Иван бежал, а вокруг него один за другим падали люди.

Боец впереди вздрогнул, свалился ничком. Ещё один упал, схватившись за ногу. Пулемет в упор срезал троих, но рота уже прыгала в немецкую траншею.

И Иван прыгнул и полетел, словно у него за спиной выросли крылья. Приземлился.

Перед ним стоял крепкий, высокий немец в сером френче, с чёрными квадратными усиками, выставив вперед карабин со штыком. У Ивана трехлинейка,